|
— Вы изволили поинтересоваться, свободен ли я? Но кто может утверждать, что действительно является свободным? Даже король — и тот не вправе располагать собой… Свободен! Трудный вопрос, месье… Вы бы еще спросили, богат ли я! Клянусь Пилатом и Вараввой! Да, я имею возможность просыпаться в полдень, а засыпать на утренней заре; имею возможность, ничего не боясь, не испытывая угрызений совести и не оглядываясь в испуге по сторонам, спокойно войти в таверну или в храм; имею возможность есть досыта и пить допьяна… Тише, Пипо, прекрати рычать!.. Я имею возможность целовать в прелестную щечку очаровательную мадам Югетту Грегуар или болтать с девчонкой из кабачка «Золотой рог»; имею возможность круглые сутки шляться по Парижу… Да не беспокойтесь, Пипо не кусается… Мне наплевать на караульных, следящих за порядком в городе, и на грабителей, разбойничающих в городе; я делаю то, что пожелаю, и могу по собственному усмотрению располагать каждым часом, каждой минутой своей жизни. Если вы подразумеваете именно это, то я совершенно свободен! А вы?
Загадочный гость приблизился к столу, извлек из-под плаща туго набитый кошелек и бросил его на стол. — Месье, — объявил незнакомец, — тут двести экю. — Двести экю? Недурно! — Двести экю по шесть ливров! — Вот как? Целых двести экю по шесть ливров? — Парижских ливров! — Ах, даже парижских ливров? Тяжелый, видно, кошелек! — Он ваш, — внезапно сказал гость. — Раз так, — задумчиво проговорил шевалье, явно не собираясь волноваться по этому поводу, — разрешите мне убрать его в надежное место. И, если уж вы так любезны, соблаговолите объяснить, почему вы полагаете, что эти двести экю по шесть парижских ливров именно мои. Посетитель, похоже, намеревался поразить Пардальяна. Но вместо этого сам был до крайности удивлен поведением шевалье: человек в плаще думал, что юноша потеряет голову от радости и рассыпется в благодарностях, а тот будто вылил на гостя ушат холодной воды. И незнакомцу стало ясно: справиться с Пардальяном будет непросто. Впрочем, гость молниеносно сообразил, как выкрутиться из неловкой ситуации. — Эти деньги ваши, поскольку я плачу их за вашу свободу. Не моргнув глазом, Жан с надменной небрежностью бросил: — Тогда тут не хватает девятисот девяносто девяти тысяч восьмисот экю по шесть парижских ливров. Этот долг — за вами, месье! — Briccone! — прошептал человек в плаще. — Ей-богу, недурно, шевалье! Значит, вы полагаете, что цена вашей свободы — ровно миллион экю? — Несомненно, и это лишь за первый год, — решительно заявил Пардальян. И тут Рене Руджьери — читатели, разумеется, давно поняли, что таинственным гостем был именно он, Рене Руджьери, — признал себя побежденным. — Шевалье, — сказал астролог, восхищенно глядя на юношу, — вы с равным искусством разите своих противников как оружием, так и словом. Я намеревался ошеломить и потрясти вас, но не смог. Что ж, больше я не стану посягать на вашу свободу и перейду прямо к делу. У вас доброе сердце — в этом я убедился вчера; у вас острый ум — это я увидел сегодня. Ваша шпага не знает промаха, ваши слова летят в цель словно стрелы. С вашей верной рукой и светлой головой вы просто обязаны служить высокой, чистой и — не побоюсь этого слова — святой цели. Так вот: одной влиятельной, знатной и весьма щедрой даме очень небезразлично ваше будущее… — Да что вы все о делах?! Расскажите лучше об этой даме! Кто она? Мадам де Монпансье? — О нет! — покачал головой Руджьери. |
