«Уходи отсюда», — должен он ей сказать. Но он с ужасом думал о том дне, когда оступится, а Мории не окажется рядом, чтобы вернуть его назад; он с ужасом думал об одиночестве, которое сведет его с ума. Если бы у него было мужество, он сказал бы, чтобы она уходила. Но не сегодня. Они вдвоем выберутся из этой дыры, они нужны друг другу — ему нужно ее мастерство, а ей нужны его самообладание и умение использовать золото; но после того, как Мория расправит плечи и он тоже получит шанс, он найдет способ позволить ей уйти.

Новость спустилась с холма с такой быстротой, на которую способны только плохие новости; но Стратон ничего не сказал. Выйдя из двери барака, Стратон свистнул гнедого; разумеется, он сразу же появился и, устроив суматоху на конюшне, чайкой перелетел через забор, и ничто не сдержало его. Конь появился в предрассветной темноте, и Стратон зашел в кузницу, чтобы забрать все необходимое.

— Куда ты собрался? — спросил Крит, встретив его на улице, когда тот вышел на пыльный двор, правой рукой волоча седло, а предательскую левую нагрузив только уздечкой и попоной.

В последнее время Крит очень осторожно общался со своим напарником, был необычайно терпелив, ходил словно по скорлупе.

— В город, — сказал Страт.

Он тоже культивировал терпение. Он видел проницательный взгляд Крита, читая в нем однозначный вывод о том, какой небольшой домик является целью его путешествия. Он сам не думал об этом до тех пор, пока не увидел, что об этом думает Крит; и тут же стала расти мысль потребовать спокойствия от всех разнородных сил Санктуария…

…проклятие, у нее есть связи во всех нужных местах. Связи с Морутом — царем нищих; если уж об этом зашла речь, с крысами вот в этих самых стенах, с этим сбродом, который, наиболее вероятно, очень плохо воспримет известие о побоище во дворе. Арест Зипа. Это долго не продлится. Но лучше пусть он побудет в тюрьме до тех пор, пока кто-либо не сможет переговорить с ним. Например, Уэлгрин.

— Держись подальше от берега реки, — сказал Крит, беря Стратона за руку и задерживая на мгновение.

В предыдущие месяцы это вызвало бы пожатие плечами, в лучшем случае, угрюмый ответ. Но Крит сражался за душу Страта, и тот постепенно понял это как роковую признательность другу, ведущему борьбу за проигранное дело или, в лучшем случае, за дело, не стоящее сил, которые Крит тратит. «Я искалечен, черт возьми, ты вернул меня, ты рисковал своей чертовой шеей, вытащил меня оттуда, но ты должен найти себе другого напарника, Крит, такого, который не подведет в трудную минуту, и тебе это известно, и мне это известно. Огонь умирает, и я больше не стану таким, каким был, я понимаю это, когда боль нападает на меня. Завтра я скажу тебе это. Когда мы покинем этот проклятый город, я скажу тебе это. И ты скажешь, что я чертов дурень, но ни я, ни ты не дураки. Нам пора расстаться. Предоставь мне стоять самому: ты не должен и дальше нести меня, Крит».

Крит уронил руку. На его лице появилось обеспокоенное выражение. В последнее время оно неизменно появлялось при пристальных взглядах Страта. И у Крита обычно улучшалось настроение, когда эти попытки не приносили успеха. На этот раз он просто промолчал.

— Да, — сказал Страт. — Я собираюсь задержаться на несколько часов на обратном пути. Предупреждаю: мне надо установить кое-какие связи.

Перекинув уздечку через плечо, он накинул попону на спину гнедому, глядя дольше необходимого на пятно размером с монету на крупе коня.

— Я смогу поговорить с ней.