Я к голосу твоему прислушался. В кровавой усобице истребили братья друг друга, а Бориса и Глеба коварно, без вины, зарезали. Ныне сел на великое княжение Ярослав, и решил я попросить у него Чернигов… А здесь, в Тмутаракани, быть, Усмошвец, тебе посадником. Рука у тебя твердая, а разум ясный. С тобой Тмутаракань крепили, и тебе, воевода, город держать…
А на тмутараканском торгу только и разговоров:
— Князь Мстислав город покидает!
Юродивый с паперти недостроенной церквушки вещал:
— Сокроет небо тучи, быть грозе великой!
Иноземным гостя невдомек, люд, знать, неспроста волнуется, и с торжища прочь.
Собрался народ на княжеском подворье. Слыхано ли дело, чтобы Тмутаракань без воинов оставлять. Тут при князе да с этакой дружиной и то дважды на рать выходили…
Толпа шумела многими голосами, обрастала и, влившись потоком в открытые ворота, остановилась у крыльца, сдерживаемая гриднями. Чей-то голос выкрикнул:
— Пусть князь народу покажется!
— Мстислава-а-а! — подхватили другие. — Князя!
Ждали недолго. Мстислав вышел не один, с ним тысяцкий Роман и воевода Усмошвец. Люд затих, приготовился слушать, что скажет князь. А он руку поднял, спросил, окинув взором народ:
— Чего тмутараканцы всколготились?
К крыльцу пробился торговый человек Славин, задрал бороду:
— Слух прошел, князь, что намерен ты Тмутаракань покинуть, в Чернигове сесть?
— То так! — твердо ответил Мстислав.
— А о Тмутаракани что же не радеешь? Либо уже не нужен те этот город, либо запамятовал, как стояли мы за тебя противу хазар, живота не жалели? А может, на нас зло какое поимел?
— Зла на вас я не имею, и любы вы мне, тмутараканцы. — Зычный голос Мстислава разнесся над толпой. — За то же, что ходили со мной на рать, город свой боронили, низкий поклон вам… В Чернигов я собрался, и в том нет у меня поворота. Тмутаракань — что щит у Руси и зоркий страж на море Русском. А недругов у нас с вами немало. Хазаров не стало, остались коварные греки. С другой стороны — хищные степняки. Трудно нам. И хоть прочно сел в Киеве Ярослав, на его помощь не уповаю, у него забота Русь Червоную у ляхов отобрать, да и печенеги ему угроза. Коли же буду я в Чернигове, то мы с вами степнякам с двух сторон грозить станем. А ежли над Тмутараканью какая угроза нависнет, я с северной стороны с дружиной к вам явлюсь. Да и вас, тмутараканцы, без дружины не оставлю. Будет у Тмутаракани посадник, воевода Усмошвец.
— Не хотелось бы, князь, с тобой расставаться, но что поделаешь.
Тмутараканец рядом с Мстиславом пробасил:
— Усмошвецу мы доверяем!
— А те пути доброго! — зашумел народ.
* * *
Из освещенной восковыми свечами гридни доносились голоса. На княжий совет сошлись воеводы, расселись по лавкам: Александр Попович, седой, подтянутый, с ним рядом ярл Якун, подальше боярин Герасим и Будый, а напротив бояре Авлюшко и Степанко, Жадан, Кружало и сын покойного Владимирова воеводы Волчьего Хвоста.
Князь Ярослав восседает в кресле красного дерева, строг, брови хмурит, перстами пушит подернутую сединой бороду, говорит:
— Мстислав письмо прислал, требует: «Дай Чернигов!» Коли отвечу ему «возьми» — он возжаждется и Киев потребует.
— К чему Мстислав вотчину покинул! — выкрикнул боярин Герасим.
Его перебил ярл Якун:
— Заступим полками дорогу, воротим его в Тмутаракань!
— Надобно посольство к князю Мстиславу править, — степенно проронил воевода Попович.
Воевода Булый долго простуженно кашлял, наконец проговорил:
— Спросить у князя Мстислава, к чему не хочет сидеть в Тмутаракани!
— Правь посольство, князь Ярослав, к Мстиславу! — зашумели бояре. |