— Не думал, что платформа кружится так быстро, — заметил Патрик. В наклонном оконном стекле отражалось лицо Софи, а за ним, как во сне, мелькал городской пейзаж.

— Вроде бы полный оборот совершается за полчаса, — сказала Софи. — Смотри, вон луна. Значит, каждый раз, когда она появится, мы будем знать, что прошло полчаса.

Полная луна висела над Рейхстагом и Тиргартеном, лишь подчеркивая яркость этого сверкающего огнями города. Патрик подумал о своей матери, о том, как несколько лет назад она провела двое суток в одиночестве на двадцать третьем этаже отеля «Хайят-Риженси» в Бирмингеме, и из ее окна, вероятно, открывался очень похожий вид. На него вдруг накатила привычная тоска по матери, острая, болезненная, и боль эта с годами не ослабевала.

По воле обстоятельств Патрик и Софи оказались в странной ситуации. Их родители мгновенно нашли общий язык, несмотря на то что очень долго не виделись. Со счастливым упоением они ринулись восстанавливать прежнее знакомство, словно эта случайная встреча в Берлине могла каким-то образом стереть промежуток в несколько десятилетий, залечить раны, нанесенные минувшими годами. А Софи с Патриком предоставили неловко барахтаться в поисках точек соприкосновения. Молодые люди обнаружили, что им не о чем говорить друг с другом, кроме как о прошлом их родителей.

— Как ты думаешь, куда они отправились? — спросила Софи.

— По клубам, скорее всего. Поискать, где техно играют.

— Ты серьезно?

— Нет, конечно. Папа ни в одном клубе отродясь не бывал. А последний купленный им альбом — «Баркли Джеймс Харвест».

— Как, как?

— Вот и я о том же.

Софи спросила Патрика, рассказывал ли ему отец о школьных годах. С недавних пор, ответил Патрик, отец все чаще вспоминает о тех временах. В начале года он ездил в Норфолк к старому приятелю по имени Шон Гардинг, и этот визит произвел на Филипа сильное впечатление, хотя Патрик не очень понимает, в чем тут дело. Он даже толком не знает, кто такой Шон Гардинг.

— Зато я знаю, — сказала Софи. — И могу рассказать, если хочешь. От мамы я наслушалась всяких историй. Она прекрасно помнит те годы.

— Но ведь она с ними не училась?

— Тем не менее…

Софи попробовала объяснить. И задумалась: с чего начать? Эпоха, о которой шла речь, казалось, тонула в самых темных закоулках истории. Тогда Софи спросила Патрика:

— Ты когда-нибудь пытался представить, какой была жизнь, когда тебя еще на свете не было?

Вечер они провели, рассказывая друг другу истории. Софи поведала о Гардинге и его анархических школьных выходках; о соперничестве между Ричардсом и Калпеппером; о подростковой любви Бенжамена и Сисили. А Патрик рассказал, как дочь Бенжамена и Сисили, Мальвина, зачатая утром 2 мая 1979 года — в тот единственный раз, когда ее родители занимались любовью, — двадцать лет спустя отыскала родного отца, хотя и не подозревала, что это он и есть, отыскала лишь затем, чтобы влюбиться в его младшего брата Пола. О своей матери Клэр он тоже рассказал — и о том, как она узнала правду об исчезновении своей сестры зимой 1974 года.

Так они делились историями, а платформа вращалась, регулярно демонстрируя им полную луну, пока время не приблизилось к полуночи и улыбающиеся официантки не выстроились у дверей, ведущих на обзорную площадку, намекая, что пора уходить. И когда полная луна, описав замкнутую окружность, зависла над Рейхстагом и Тиргартеном в шестой раз, они поняли: им действительно пора.

В том 2003 году ночь в городе Берлине выдалась ясной, звездной, иссиня-черной. Патрик и Софи шагали по затихшим улицам, по Карл-Либкнехт-штрассе, Унтер-ден-Линден.