― Где бегины из Санта Кроче?

Они не казались слишком обеспокоенными его вопросом, они даже не отвлеклись от игры.

― Там внутри, с остальными, ― равнодушно указал один из них в глубину коридора.

― Идите до конца и придете к их клетке, ― уточнил другой солдат так же равнодушно.

На этом разговор закончился, тем более что Данте не хотел, чтобы кто-то из них сопровождал его. Он снова глубоко вздохнул и пошел в темноту, разгоняя ее светом своей свечи. Глядя по сторонам, он увидел, что с обеих сторон были камеры, или клетки, как их назвал один из тюремщиков, потому что они казались более подходящими для содержания зверей, чем человеческих существ.

Запах экскрементов и других отходов был резким, и поэт различил даже в этой вони приторный дух разлагающихся тел. Пол был залит грязью ― остатками единственного средства гигиены, которое было у преступников, ― воды из ведра, вылитой через решетку на голое или одетое в лохмотья тело. Данте шлепал по грязи с той же тошнотой и осторожностью, с которой обходил большие лужи кожевников из Санта Кроче. Он направил свет туда, откуда слышались стоны. Зрелище было отталкивающим: за проржавевшими решетками, которые отрезали им выход, находились голодные люди с растрепанными космами, словно у зверей, большей частью нате и грязные, сваленные, подобно свиньям, в собственную вшивость. Некоторые бросились назад, гремя цепями. Они закрывали руками лица, потому что свет больно колол их полумертвые глаза, привыкшие находиться в вечной темноте. Другие оставались лежать на полу, неподвижные и скорченные, и Данте посчитал их мертвыми; физически мертвыми, потому что в действительности никто из этих несчастных по-настоящему не жил.

В какой-то момент стоны усилились, превратившись в невыносимый хор страдающих душ. С ужасом поэт понял, что некоторые бормочут из последних сил свои имена или фамилии родов. Он почувствовал сострадание, глубокая печаль сжала его сердце. Он был готов разрыдаться, потому что знал, что это значило. Была похожая сцена в его литературном путешествии на тот свет. Только там души стремились назвать свое имя страннику, чтобы помешать забвению, добавить кошмарное бремя к их грехам. Эти же были реальными людьми и молили о чуде: чтобы в эти пещеры спустился друг, который освободит их от печальной участи. Или, возможно, они мечтали о политическом перевороте, триумфе единомышленников, которые не забыли о них, или о выкупе, который положил конец кошмару. С ужасом и тоской поэт отказался продолжать мучить свой дух этими видениями.

Пройдя довольно далеко, освещая свечой только путь вперед, Данте избегал смотреть на новые страдания, хотя его ноги все время на что-то натыкались. Это были крысы, которые перебегали от камеры к камере, словно злые духи, которые наслаждались и питались этими страданиями. Их стремительность почти прижала его к камере в глубине. Он остановился там и отшатнулся, испуганный неожиданным появлением перед ним чьей-то фигуры. Его сердце бешено колотилось, он узнал черты бегина, которого считал главой секты. Тот стоял, одетый в серый плащ, гордо выпрямившись. Его осанку поддерживали железные брусья. Запястья и щиколотки пленника были опутаны железными цепями, которые, теряясь в темноте камеры, были прикованы к толстому кольцу в стене. Он смотрел, но не видел поэта, потому что было невозможно так быстро привыкнуть к свету. Данте подумал, что этот человек слышал эхо его шагов и постарался подобраться как можно ближе к решетке.

― Вы пришли вытащить меня отсюда? ― быстро произнес он со своеобразным тосканским выговором.