— Ои, и здорово бабушка придумала! Всыплем ему!

Мальчишки на радостях так развопились, что мне долго нельзя было и слова вставить.

— Кончили? — спросила я наконец. — Только вы рано обрадовались. Я вовсе не то хочу посоветовать.

— Ну… — растерялись мальчишки.

— Давайте так: Кольку не бить, а устроим над ним товарищеский суд (это кроме моего разговора с родителями). Пускай он увидит, что его осуждает не один Шамиль, а все товарищи. С вами воевать одному Кольке не под силу. Вы не только кошек спасёте, вы самому Кольке поможете человеком стать.

— Бабушка, расскажите, как суд делать, как? — кричали мальчишки.

— А вот как: у вас будут судья, обвинитель, свидетели и защитник, всё, как в настоящем суде.

Теперь вокруг моей скамейки набралось уже десятка три ребят, мальчиков и девочек.

— А как это будет? А что будет говорить судья? А обвинитель? А защитник? — спрашивали меня со всех сторон.

— Суд решает дело, когда выслушает всех: свидетелей, обвинителя и защитника, — объяснила я.

— Постойте, я тоже скажу, — подошёл хромой мальчик с палкой. — Вот вы говорите — защитник. Какая может быть ему защита? Колька птиц и кошек стрелял, всех бил, зачем его защищать?

Я подождала, пока все замолчали.

— Колька, — сказала я, — виноват. Но, может быть, кое в чем и вы виноваты? — При этом я посмотрела на мальчика в синей рубашке. — Колька бил Шамиля за чёрную кошку, и за жёлтую, и за серую с белыми лапками. И Мише палец камнем разбил. А вы смотрели на это безобразие и молчали. Значит, и вы виноваты. За себя испугались и товарищу не помогли. Пойдём, Шамиль!

И мы пошли на квартиру Колькиных родителей. В подъезде я оглянулась. Вижу, ребята не расходятся, горячо о чём-то спорят, руками машут.

Колькиных родителей я дома застала, и разговор у нас был долгий и очень хороший.

А вечером соседка меня встретила, смеётся.

— Знаете, — говорит, — ребята суд над Колькой учинили…

— Били? — испугалась я.

— Что вы! По-хорошему. Защитником девочку выбрали. Таню из восьмой квартиры. Ну и молодец! Как стала говорить, что они все виноваты, почему с Колькой не дружили. А потом за Шамильку опять на мальчишек напала, как они за малыша такого не вступились, одна бабушка вступилась. Меня аж за сердце взяло.

— А Колька? Колька что? — торопила я.

— Не знаю. Сначала нагрубил всем. Я, мол, вас знать не желаю. А потом молчал-молчал, да как кинется бежать. И убежал.

Так я в тот вечер ничего больше не узнала.

А кошку, что Шамиль защищал, узнала. Смотрю, сидит около моего подъезда, худая, кожа да кости. Смотрит жалобно, голодная. Я её позвала к себе, накормила. Она поела с жадностью, к двери кинулась и убежала. Я удивилась даже, куда это она так торопится? Ведь бездомная. Кошка красивая — полосатая, как тигр, и глаза яркие, зелёные.

На другой день с утра было душно, я даже дверь открыла на лестницу, сама в комнате чем-то занялась и вдруг почувствовала — смотрит на меня кто-то. Обернулась и слова сказать не могу от удивления.

На пороге стоит… кто бы вы думали? Кошка! Та самая. И во рту держит маленького котёнка. Я вскочила со стула. А она подошла, осторожно положила котёнка мне на ногу, подняла голову, смотрит на меня. Глаза её зелёные говорят: мне детей спрятать некуда. Помоги, возьми их себе!

Я даже сказать ничего не могла. Наклонилась, погладила её. Но она, мать, поняла. Сразу кинулась на лестницу. И вот опять появилась в дверях, второго котёнка в зубах держит.