Туземцы племени осиеба были антропофагами, но все-таки не походили на австралийских каннибалов, очертя голову бросающихся на свою добычу. Эти господа слыли гурманами. Они, конечно, съедали пленников, но лишь после определенных прелюдий. К чему им измученные, усталые и истощенные люди? Они предпочитали жертвы отдохнувшие и упитанные.

Европейцы ведь тоже после долгой погони не спешат отведать мяса животных, загнанных псами.

Сначала туземцы окружают пленников заботами, стараются, чтобы будущая «пища» ни о чем не беспокоилась, только отдыхала и набирала вес. Потом можно вкусно приготовить еду в котле или на вертеле.

Появление гамена на африканском берегу показалось антропофагам столь необычным и смешным, что хозяева разразились диким смехом.

— Привет, господа! Как поживаете?.. Я? Ничего, спасибо… Не правда ли, немного жарко?.. Такое уж время года… По-французски не понимаете? Тем хуже для вас… Впрочем, на расстоянии тысячи двухсот лье от парижского предместья Сент-Антуан нечего удивляться отсутствию начальной школы… Попробуйте, месье Андре, скажите им пару слов по-латыни, вы же знаете латынь!

Несмотря на пережитое волнение и тревоги о настоящем и будущем, Андре расхохотался: веселость паренька была заразительна.

— Надо же, я вспомнил, как на их языке «здрасьте», а, впрочем, может, это по-габонски.

И, грациозно раскланявшись во все стороны, Фрике закричал:

— Шика? Ах, шика! Шика!

Это означало: «Смотри! Смотри!»

В самом деле, так туземцы племени осиеба приветствовали друг друга.

Эффект оказался потрясающим. Все африканцы вскинули руки и ответили хором:

— Шика! Ах, шика!

Знакомство состоялось.

— Прекрасно, но мало… Небольшая разминка не помешает.

Сказано — сделано. Наш малыш принялся кувыркаться как сумасшедший, провел целую серию опасных прыжков, похожих на индейские, прошелся колесом, потом — на руках и, наконец, перевернулся через голову.

Чернокожие, большие любители танцев и любых физических упражнений, восторженно хохотали.

— Ну, понравилось? Не стесняйтесь! Я бы чего-нибудь выпил, жарко… Моя тельняшка осталась на корабле, а солнце так печет… Вот-вот вся шкура облезет…

— Эй ты, старикашка! — обратился парнишка к одному менее свирепому воину, плечи которого покрывала какая-то ткань. — Одолжи рубашку, идет? Ты ведь не дурак? Конечно, ты страшен, но не так уж зол… Ну? Улыбнись же! Вот молодец!

И, говоря это, гамен снял тряпку с негра и набросил себе на плечи.

Чернокожий до того развеселился, что бросился на землю, корчась от смеха.

Вдруг возникла паника. Почему все перестали веселиться, мгновенно посерьезнели и стали походить на провинившихся школьников? Учи́теля, что ли, ждут?

А вот и учитель, да какой ужасный!

Вождь шествовал одетым в красный мундир английского офицера, в кивере на лысоватой голове, с раскрашенным лицом, с голыми ногами. Прицепленная за уши фальшивая борода из бычьего хвоста свисала на грудь, а опирался он на жезл тамбурмажора. Повелитель предусмотрительно держался в стороне во время боя, теперь же явился со свитой узнать результат сражения.

Веселье туземцев обратилось в ужас. Вождь обрушивал направо и налево подзатыльники и пощечины (по всей видимости, для порядка), потом обратился к соплеменникам на языке, непонятном европейцам, в речи часто мелькало слово «бикондо», которое дикарь произносил, кровожадно указывая на пленников.

Фрике для начала рассердился.

— «Бикондо» вовсе не мое имя, старикашка.