И паренек стал страшным голосом, взволновавшим и возмутившим разноцветных попугаев на ветвях, отчаянно выкрикивать слова песни:

Песня парижанина имела столь же потрясающий успех, как и устроенное им до того цирковое представление. Куплет вызвал величайший восторг самого вождя и всей публики, номер, безусловно, понравился.

Когда представление завершилось, группа двинулась в путь и в итоге добралась до деревни, где обильные порции соргового пива окончательно стерли грань между белыми и черными виртуозами.

Двоих друзей, с соблюдением всех мер предосторожности, поместили в просторную хижину, обвязанную по периметру лианами и покрытую шкурами. Убежать отсюда, казалось, невозможно.

Резвый солнечный лучик на мгновение проник внутрь хижины через жалкую щелку, и пленники успели заметить: кроме них, в хижине есть кто-то еще.

— Вот это да! Мы не одни! — воскликнул Фрике.

— Француз! — заявил звучный бас.

— Соотечественник! — с чувством воскликнул Андре. — Мы тоже, как и вы, пленники. Значит, отныне мы — союзники. Быть может, вы томитесь здесь достаточно долго…

— Уже три недели, месье! И все время эти скоты обращались со мной самым скверным образом.

Глаза Андре и Фрике понемногу привыкали к темноте. Благодаря пробивавшемуся сквозь крышу скудному свету, стало возможно различить обстановку хижины и говорившего человека.

— Похоже, я знаю, кто это, — обратился парижанин к Андре. — Если это он, то здорово изменился.

— Так кто же?

— Погодите немного, месье, узнаете.

Наконец пленники совсем освоились во мраке и смогли разглядеть черты товарища по заключению.

При огромном росте человек выглядел фантастически худым.

Череп поблескивал точно арбуз. Глаза — два тлеющих уголька — придавали лицу надменное выражение, несколько смягченное округлыми линиями крупного, беззубого рта.

Большой нос с горбинкой становился при разговоре подвижным, как у куклы-полишинеля.

Непропорционально длинные руки и ноги с шарообразными узлами суставов напоминали паучьи лапки.

Сквозь лохмотья, чуть прикрывавшие торс, выпирали кости, казалось даже: они вот-вот прорвут тонкую сероватую кожу. Человек весил не более ста фунтов. Зрелище, достойное жалости!

Андре и Фрике пришли в ужас — до того истощен был пленник, но одновременно не могли не восхититься его мужеством и готовностью дать все необходимые сведения.

В тщедушном теле обитал громоподобный голос, звучавший подобно струнам огромного контрабаса. Словно в гулкой пещере начинал вдруг играть обезумевший музыкант!

— Э-э-э!.. Дети мои, нет на свете такой страны, как Франция, а в ней нет такого города, как…

— Как Париж, моя родина! — воскликнул Фрике.

— Как Марсель, прекраснейший из всех городов! Но все равно, мы — земляки! Вам, конечно, хотелось бы узнать, зачем я здесь? Боже мой! Все просто. Меня хотят получше откормить, а откармливают, чтобы потом съесть!..

Если пленник хотел добиться ошеломляющего эффекта, то весьма преуспел. Потрясенный Фрике не в силах был вымолвить ни слова, Андре же с прискорбием констатировал, что поверить в такое способен только безумец.

Незнакомец понял: такая реакция объясняется не прошедшим еще молодым задором — и принялся объяснять с подчеркнутым добродушием:

— Дети мои, не сомневайтесь, я говорю вам правду. Мы находимся во власти племени осиеба, а у них обычай — пожирать врагов.