— Что ж, посмотрим и, быть может, не дадим этим «зрелым плодам» сорваться с ветки!

Доктор задумчиво расхаживал взад и вперед, казалось, размышлял о предстоящем горестном событии.

Солнечный свет, проникавший через щели, все тускнел и наконец совсем пропал. А через полчаса настала ночь, внезапно, без сумерек, накрыв черной мантией всю экваториальную территорию.

Вдруг раздался ужасный шум, душераздирающе залаяли собаки и закричали попугаи.

— Итак, — произнес грустно доктор, — час настал.

— Что за час? — спросил Андре, у которого, несмотря на храбрость, волосы встали дыбом.

— Час обеда.

— Прекрасно! Но почему вы столь скорбно говорите об этом?

— Увы! Бедные дети, сами поймете, в чем дело.

Шум снаружи усилился. Точно хор волынок сопровождал громкое пение сумасшедшего.

Вдруг в хижину ворвалась вместе со снопом света дюжина дикарей в шкурах, если судить по цвету, ранее принадлежавших крокодилам.

Облик их был отвратителен: толстые губы, как у всех негров, приподнимались, обнажая полоску сверкающих белых зубов; волосы были заплетены тончайшими косичками, проложенными полосками желтой меди; на передниках из шкур дикой кошки болтались небольшие колокольчики, а ожерелья из клыков хищников красовались на груди.

Трое из «гостей» несли по кувшину из высушенной на солнце глины, емкостью пять-шесть литров, наполненных какой-то мерзкой светло-желтой жидкостью.

— А вот нам вкусненького принесли! — пронзительно воскликнул Фрике и совершил невероятный прыжок. — Вкусненького от «бикондо»!

Музыканты закатили белки глаз и натужно задули в музыкальные инструменты, больше походившие на орудия пыток.

Огромные пастушеские рожки, изготовленные из бивней слона, издавали гнуснейшие звуки и составляли основную ударную силу оркестра.

Прочие виртуозы, попеременно зажимая то одну, то другую дырочку коротких флейт толщиной в палец, выводили пронзительные мелодии, причем височные артерии исполнителей надувались и напрягались не хуже натянутых струн.

Резкие, расслабляющие модуляции одной из флейт как-то даже не вязались с миниатюрными размерами инструмента. Музыкант набирал солидную порцию воздуха и вновь дергался, точно задыхаясь от идиотской игры.

Правда, некоторые виртуозно закрывали и освобождали сразу несколько отверстий. Без сомнения, исполнители были по-своему талантливы. Эта великолепная демонстрация мастерства, казалось, возбуждала дух соревнования.

Музыка большого оркестра, тщетно пытавшегося перещеголять исполнителей Байрейта, звучала добрые четверть часа.

Тут вступило соло на флейте, довольно легкое в исполнении, оно шло на одной ноте, так играют на дудочках продавцы водопроводной арматуры в Париже.

— Пошли, — жалобно пробормотал доктор, — все уже готово!

И бедняга растянулся во весь рост на утрамбованном земляном полу хижины.

Он положил голову на отполированный брусок черного дерева, служивший африканцам подушкой, и принялся глядеть на пришельцев, как глядел бы на черную пантеру острова Ява.

Андре и Фрике только беспокойно изумлялись.

Перед каждым пленником церемонно поставили по кувшину.

Доктор даже не шелохнулся.

Что же дальше?

Проголодавшийся Фрике прямо рукой залез в кувшин и зачерпнул жирную и клейкую массу.

— Гм-м! — пробормотал он, гримасничая. — Ба!.. На войне как на войне! Ну, ладно!.. Если трезво оценивать ситуацию, то другого пути избежать голодной смерти нет… — Фрике облизнул палец. — Не так скверно, как кажется на первый взгляд.