Для паники, разумеется, характерны всплески безумия. Если она тебя охватила, ты уже не в состоянии спокойно оценивать свое положение, смотреть на него отстраненно. Ты ударяешься в мелодраму. У тебя нет надежды. У тебя нет выхода. Тебе не терпится найти решение — сейчас же. И ты начинаешь принимать эти решения. Совсем ошибочные решения. Но решения, которые все меняют. Которые ты потом начинаешь ненавидеть.

Советы, советы, советы. Теперь, когда я оглядываюсь на эти несколько месяцев юношеского отчаяния, я удивляюсь: почему я не реагировал на все спокойнее, почему не верил в себя и свои способности фотографа? Я должен был хотя бы сказать себе, что смотреть в видоискатель — это то, что мне нравится, что это профессия, на освоение которой требуется время, следовательно, мне не надо было так сильно торопиться взойти на следующую ступень профессиональной лестницы.

Но когда тебя с младых ногтей воспитывали на принципах преуспевания, ты думаешь, что, если не достигаешь заслуженных высот быстро, значит, делаешь что-то неправильно. Или просто не годишься для этой работы.

Я чувствовал себя обманутым. Я позволил колоколам неудачи заглушить все разумные мысли в моей голове.

Через четыре месяца после того, как я начал работать в магазине меня неожиданно навестил отец. Он явился без предупреждения где-то во время ленча. После смерти мамы мы встречались редко, так что, когда он увидел меня в форме продавца (дешевый синий пиджак с вышитым названием магазина), он с трудом скрыл свое разочарование.

— Пришел купить камеру? — спросил я его.

— Пришел купить тебе ленч, — сказал он.

Мы отправились в маленькое кафе на углу Шестой авеню и 32-й улицы.

— Никакого клуба «Индия» сегодня, папа? Или тебя слишком смущает мой пиджак?

— Вечно ты ерничаешь, — сказал он.

— Выходит, пиджак действительно тебя смущает…

— Похоже, ты меня не любишь, верно? — вместо ответа спросил он.

— Наверное, это потому, что ты не особенно любил меня.

— Перестань молоть чушь…

— Это не чушь. Это факт.

— Ты мой единственный ребенок. Я никогда тебя не ненавидел…

— Но я всегда тебя разочаровывал. Я прямо-таки создан для этого.

— Если тебе нравится заниматься тем, чем ты занимаешься, я рад за тебя.

Я осторожно взглянул на него.

— Ты так не думаешь, — сказал я.

Он иронично рассмеялся.

— Ты прав, — сказал он. — Не думаю. На самом деле я считаю, что ты здесь теряешь время впустую. Ценное время. Тебе уже двадцать три года, и я не собираюсь учить тебя, что делать со своей жизнью. Так что, если тебе твоя работа нравится, я возражать не стану. Мне просто хотелось увидеть тебя.

Мы помолчали. Заказали еду.

— Но… вот что я тебе скажу. Обязательно наступит день, может быть, лет эдак через пять, когда ты однажды проснешься и поймешь, что у тебя нет денег, что ты устал считать мелочь и хочешь, для разнообразия, жить хорошо, но не можешь себе этого позволить. Если же у тебя будет степень по юриспруденции, ты не только сможешь жить так, как тебе захочется, но и позволишь себе потратить свободное время на занятие фотографией, той, что тебя интересует. Ты также сможешь купить лучшие камеры, возможно, даже устроить собственную фотолабораторию…

— Забудь.

— Ладно, ладно. Я больше ничего не буду говорить. Но помни: деньги — это свобода, Бен. Чем больше их у тебя, тем шире твои возможности. И если ты решишь вернуться в школу — получить степень по юриспруденции или магистра делового администрирования, — я заплачу, а также буду снабжать тебя деньгами на текущие расходы.