|
Сидел старик в кустах малины, повернувшись ко всему миру спиной. Плохой был старик, нелюдим. Ни с кем не желал вступать ни в какие отношения. По профессии бухгалтер. Но была же от него до самой смерти польза - мед покупали только у его старухи. И старуха была молчунья. Нальет баночку, возьмет деньги, не пересчитывая, и «с богом». Чтобы такого деда поставить на учет и заставить ходить на собрания, выполнять поручения, отвечать за эстетический вид, к примеру, балконов и лоджий? Приходил к ним как-то домой, когда только в Москву приехали, один замшелый активист, пальцем тыкал в бельевые веревки на лоджии. Фаина тогда очень испугалась, все провинциально оправдывалась: и белье сушится у них только ночью, и не какая-то рвань, а всегда красивое и новое, а трусики она - извините за подробности - вешает на нижней веревке. Замшелый кивал головой, не застыдился он этой Фаининой информации. Может, даже записал в блокнот. Трусы, мол, в квартире такой-то сохнут за балконным щитом. Со стороны улицы не видно… Чушь вполне правдивая…
Но должна же быть и сейчас хорошая старость, в которую не стыдно шагнуть… Виктор Иванович встал и пошел по дорожке вокруг дачи. Можно разводить цветы и дарить их, дарить… Выйти с охапкой на станцию и отдавать людям… За так… Всем… Без разбору… За спасибо… Да и спасибо не надо… Давать и говорить - «с богом!». Э! Нет! Этих слов ему вовек не произнести! Тут его не собьешь… У него с этим вопросом раз и навсегда все выяснено. Бога нету… Нету, как ни вертись. Придумали его только для страха, а не стало страха… Тут у Виктора Ивановича возникала неясность. Страх ведь все равно сосал и без бога. Вот, например, он боится общества отставных военных и чиновников, их активного единодушного кашляющего смеха и их единодушного осуждения за бельевые веревки. Хотя кто ему сейчас посмеет что сказать? А он даже запаха их боится - крепко одеколонного, под которым слышится гниль… Страхов много… Не дай бог (пожалуйста вам, опять бог!), что случится с сыном. Устроят ему какую-нибудь провокацию. Он почему еще так за Валю хлопотал, чтоб их в чужой стране стало двое. Валя духом покрепче. Все-таки много значит трудное детство, безотцовщина, Кравчук это все прошел, и опорки, и мать-спекулянтку, и армию, в которой от нее спасался, в этом во всем и сформировался. А у Игоря, сына, совсем другая порода. Ничего он в жизни трудного или просто плохого не видел. Дитя витамина, аспирина и дистиллированной воды. Девочка у них есть. Внученька Даша. Что вот с ней будет, подумать страшно. Виктор Иванович, когда сын приезжал в отпуск, пошел с Дашенькой гулять. Ну а на улице ребенку захотелось пописать. Так малышке в обычной уличной уборной плохо стало. Шум начался, ее вынесли оттуда почти в обмороке, он тогда чуть не умер от страха. Нынешние городские дети многие такие. А за рубежом вообще на каждого по сортиру. Хорошо это, конечно, неплохо… Но и неправильно тоже. Куда понесла его мысль? А! Вот к чему… Боится он за Игоря, провокаций там каких-нибудь… Он предложил Фаине: давай оставим внучку у себя. Пусть живет в отечественных условиях. Фаина - ни в какую. У нее свой страх. Не дай бог (опять бог!), что случится. Она отвечать не хочет. Каждый пусть растит своего ребенка сам… Они же сами растили Игоря. Слабый у него сын, слабый. И духом, и телом… И еще неизвестно, как будет, когда Виктор Иванович станет пенсионером. Вполне может Игорек вернуться, на родину. Придется Дашеньке привыкать к общественным туалетам. И правильно это будет, правильно! Студенткой станет, в колхоз поедет картошку копать, ей там что, индивидуальный клозет построят? Будет, как миленькая, сидеть над «очком», а то еще в кустиках в большой компании. Эх, Петруша, Петруша, может, ты бы меня сейчас утешил?
ТАТЬЯНА ГОРЕЦКАЯ
Когда Татьяна выходила из квартиры, Зинченко все еще сидел на полу. |
