— Как же я хочу есть!

Вернулась Дани.

— Все в порядке! Просто капризы!

— А что, если я добавлю в соус сырки? — На Николя снизошло кулинарное озарение.

— Ты рехнулся! — воскликнула Франсуаза. — Тогда уже будет не болонский соус!

— Ну да. Но, может, получится даже вкуснее!

Она засмеялась:

— Ладно… В конце концов — кто не рискует…

— За стол! — позвала Алисия.

Все расселись. Когда вошел Николя, неся огромное блюдо с грудой спагетти, раздались аплодисменты.

Филипп открыл дверь квартиры, вошел в темную гостиную, зажег лампу и налил себе виски. Встреча в кабинете во второй половине дня прошла до смешного просто. Компромисс, выработанный Блондо, был так точен и выверен в деталях, что Филипп и сам не сумел бы предложить что-то лучшее. В любом случае, он мог не дергаться… И все-таки Филипп решил задержаться в Париже еще на пару дней. Это позволит ему просмотреть несколько старых дел, о которых он совсем забыл…

В доме было неуютно. Ставни закрыты, ковры скатаны, мебель сдвинута и укрыта чехлами… Комната выглядела заброшенной, враждебной. По примеру Кароль, Аньес, прежде чем уехать в отпуск, закрыла квартиру. Накануне она отправилась к одной из своих сестер в Бретань. Впрочем, Филипп был даже рад, что ему не придется оставаться с ней наедине. С некоторых пор она выводила его из равновесия своим пристальным молчаливым взглядом. Ему никто не нужен, он и сам себя обслужит.

Виски было теплым. Не забыть включить холодильник… Сегодня вечером он поужинает в ресторане. Где? Он пока не решил. В любом случае, он будет один. Филипп сейчас не мог вынести ничье присутствие. Блондо бесконечно раздражал его своей молодостью, высокомерием и снобизмом. Он напоминал острый грифель, только что побывавший в точилке. А эта его бледная кожа, эти очки… Большинство парижан, которых Филипп встречал на улицах, казались ему больными в сравнении с теми, другими, что расслаблялись на пляжах. Он представил себе Кароль, как она возвращается в гостиницу, опьяненная солнцем и свежим воздухом… Вот она принимает душ, одевается к ужину с друзьями… С Ашезонами, конечно. Или с Лапаружами. Позвонить ей? Зачем? Ее так же мало заботило, что он делает в Париже, как его — ее времяпрепровождение в Канне. Внезапно Филипп почувствовал, что в квартире пахнет затхлостью.

Он допил виски, закурил, сделав три затяжки, оставивших на языке вкус горечи, перешел в кабинет, взглянул на ряды книг на стеллажах и внезапно ощутил тоску — слишком много томов, слишком безукоризненный порядок… Все это знание бессмысленно. Существует ли хоть одно произведение, способное устоять перед ликом смерти? Борясь с ощущением удушья, Филипп открыл окно, потом распахнул ставни — ржавые петли с трудом поддались. Теплый голубой сумрак дохнул ему в лицо. Город звал, распахивал ему навстречу объятия.

Филипп вышел на улицу и зашагал в глубь квартала. Площадь Сен-Жермен-де-Пре напоминала театральную декорацию, внутри которой, на границе света и тьмы, бурлила толпа — движения людей были похожи на колыхание звездчатых кораллов. На подходах к кафе лица подступали, отворачивались, снова находили друг друга, понимающе улыбались или застывали от скуки за чтением газеты… В этом безликом рыскании было что-то от охоты и сельской ярмарки одновременно. Много туристов, они разглядывают достопримечательности — одни с любопытством, другие — с недоверием. Медленно проезжают машины с откинутым верхом. На рю Сен-Бенуа рестораны переполнены, на тротуар выставлены дополнительные столики.