Иногда он плакал, но о помощи никогда ее не просил. Хотя, когда он был моложе, а она — гораздо наивнее, она не раз предлагала ему попытаться бежать, но он попросту не понимал, о чем она толкует, потому что всю жизнь видел перед собой только эти покрытые вечной сыростью стены; ему казалось, что ее рассказы о море, о кораблях и о музыке — это просто приятная игра, которой она его забавляет, чтобы он мог вынести окружавшую его тьму. Отчасти он был, конечно же, прав. Вряд ли он смог бы выжить за пределами этих стен. А солнце сразу же ослепило бы его. И потом, его наверняка стали бы высмеивать, над ним стали бы издеваться, а может, и камнями бы забросали.

Ее мать, отец, как и все ее родные, давно постарались забыть о его существовании, но она забыть о нем никогда не могла и постоянно ощущала его присутствие, точно далекие раскаты грома. А когда он клал свою тяжелую безобразную голову к ней на колени, она принималась ласково разбирать и разглаживать его спутанные кудри, и в такие минуты доброта, исходившая от них обоих, окутывала их спасительным облаком, смягчая тревоги и волнения.

Когда ее привели в порт, она увидела, что первая группа афинян уже там, и они успели выкатить из трюма своего судна шесть небольших бочек смолы. Они поджигали смолу с помощью кремня и трута и зашвыривали бочонки на палубу соседних кораблей, чтобы стоявшие на вахте люди сразу бросились тушить быстро разгоравшийся пожар, не заботясь больше ни о чем, кроме спасения своего судна.

Глядя на это, она просто оцепенела от ужаса. Теперь она уже начинала понимать, что значит оказаться в центре «увлекательной истории» и почему ее всегда стремились от этого уберечь. Ей стало ясно, что она совершила ошибку, и именно минутная слабость явилась причиной страшной беды — точно так же, как одна-единственная искра, высеченная с помощью кремня, у нее на глазах расцветала гибельными цветами пожаров, которые окружали ее сейчас со всех сторон. Отовсюду слышался скрежет металла по металлу, треск палубных досок, а в воздух вздымались такие клубы дыма, что было трудно дышать.

И тут она увидела его. Он бежал к ней по причалу вместе со своими тремя приятелями, а в руках нес какой-то мешок. За ними гналась дворцовая стража, и ей вдруг показалось, что он — это спасительная рука, протянутая ей сверху; что именно он способен вытащить ее из жуткой пропасти, в которую она по собственной вине провалилась; что если эти четверо успеют вовремя добраться до афинского судна, то все они будут в безопасности, а она станет счастливой женой афинского царевича. Судно афинян уже отчалило от берега, но бегущие успели в прыжке преодолеть быстро расширявшуюся полосу воды, отделявшую корабль от пристани. Один из стражников, прыгнув следом за ними, тут же получил удар мечом в лицо и рухнул в воду, забрызгав кровью своего убийцу. Второй стражник тоже прыгнул и даже сумел уцепиться за нижний край поручней, но разжал пальцы, когда по ним безжалостно ударили каблуком сапога, и упал на труп своего товарища. А потом судно отошло уже слишком далеко от берега, и преследователи могли только гневно кричать, потрясая оружием, но крики их заглушал рев многочисленных пожаров.