— Когда мы приедем, — говорит Он, — я всем расскажу, как классно мы погоняли!

— Приедем? Куда? — спрашивает она, опустив глаза.

— Увидишь… Там огромный дом, соберется уйма народу. Тебе понравится. Только веди себя хорошо.

— Поня-я-тно, — разочарованно тянет она.

Значит, «там» они уже не будут вдвоем. Отца у нее отберут.

День становится пасмурным, деревья темнеют. Она пропускает столб, другой. От усталости глаза начинают слипаться. Она склоняет голову Ему на руку, вдыхает запах куртки. Хорошо бы Он поставил рекорд и стал лучшим гонщиком на свете, всех оставил далеко позади. Теперь она называет столбы не глядя. Он жмет на газ. Деревья плотным занавесом обступают дорогу. Она закрывает глаза.

Быстрее, быстрее!

Неожиданно машина замедляет ход. Он высвобождает руку, прихорашивается, глядя в зеркало заднего вида, проводит рукой по волосам, затягивает узел галстука.

— По ночам не манили меня маяки… — бормочет она, в надежде избавиться от бездонного страха.

Слишком поздно. Страх зажал девочку в ледяные тиски, пьет ее кровь, гонит радость прочь, сметает прекрасную королевну с трона и швыряет на дорогу, маленькую, ненужную. Она слабая и беспомощная. Справиться с Ним — не в ее силах. Она повторяет волшебные слова, будто заклинание:

— Не манили меня маяки… Яблока сладкая плоть…

Отец не слушает. Сворачивает на узкую дорожку, на другую. Тени домов вытесняют из памяти деревья и неоновые вывески заправок.

Отец тормозит, разворачивает карту. Щелкает зажигалкой. Девочка в шутку дует на пламя — может быть, Он рассмеется, избавит ее от страха.

— Прекрати, — говорит Он. — Это не смешно, мы и так опаздываем.

Одной фразой отбрасывает ее прочь!

Будто они — чужие.

Сердце бешено колотится, чуя опасность. Она сидит словно приклеенная. Руки и ноги затекли. От страха немеют губы, болит живот, дрожат колени, кружится голова. Она не понимает, что происходит, смотрит на отца, ей хочется, чтобы Он обнял ее, успокоил, нежно приласкал. Но отец ее не замечает.

Он паркуется у крыльца, выходит из машины, сигналит. Дверь открывает незнакомая дама. В свете фар видны стройные ноги, ярко-красные ногти, черные босоножки на высоких каблуках. Приподнявшись на носках, дама тянется к отцу. Стройные ноги сгибаются и разгибаются. Разрез длинного черного платья доходит до самых ягодиц. Руки отца жадно мнут ткань платья. Девочка включает фары на полную мощность, чтобы получше разглядеть соперницу. Та стоит, заслонив локтем глаза и вытянув шею, пытаясь понять, кто приехал вместе с отцом. Девочка видит полные красные губы.

Отец с гордостью собственника представляет их друг другу.

— А это моя дочь, — говорит он.

Девочка сидит прямо, готовая принять удар. Влажные руки теребят обивку сиденья, позвоночник норовит согнуться, шея не слушается, но она изо всех сил старается вести себя хорошо. Она обещала.

Она готова услышать имя соперницы.

Ей холодно. Дом кажется уродливым. Дверь облупилась, петли заржавели, роза завяла. Хочется плакать, но это не положено. Он рассердится, оттолкнет ее еще дальше. Она должна молча смотреть, как ботинки отца семенят за черными шпильками соперницы.

Мадам Лерине.

~~~

Вечер с Аланом был заранее обречен на провал. Боль не отпускала ни на минуту, что не прибавляло мне изящества. Я с трудом ковыляла по квартире, натянув на забинтованную ногу огромный белый носок. Было очевидно, что я не смогу надеть ни изящные лодочки, ни узкие мокасины. Даже прогулочные кроссовки или ботики на высокой платформе едва ли удастся натянуть.