|
По ночам пыталась спрятаться в его теле, лежала, засунув голову ему под мышку, уткнувшись губами в его грудь, прикрыв глаза. Он молчал, не сдерживал ее, позволял боготворить свое тело, большое, крепкое, твердое. Обхватив его руками, она чувствовала себя в безопасности. Ей не нужны были слова. Она повторяла одну и ту же волшебную фразу, напевала ее, словно колыбельную, пытаясь убаюкать, успокоить себя. Прижимаясь губами к его груди, впиваясь зубами в его кожу, ногтями — в его плечи, обнимая бедрами его бедра, впитывая его тепло, она повторяла свое заклинание. «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Я люблю тебя, люблю тебя», — твердила она, пока он брал ее на полу рядом с кроватью, прижав спиной к двери, опрокинув на сиденье автомобиля. «Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя. Возьми меня, возьми все, что у меня есть, забери меня, убей меня», — шептала она, сомкнув веки, словно ослепнув.
Он смотрел на нее в изумлении. Почему она так за него держится? Она что, сумасшедшая? Почему она так сильно его держит? Я люблю тебя, люблю тебя, люблю тебя… Она бормотала свое заклинание до полного пресыщения. До краев была полна любовью. Своей к нему любовью. Она ощущала прилив свежих сил всякий раз, когда сжимала его железной хваткой, когда он забывался в ее объятиях, ронял голову ей на грудь, его руки и губы сдавались на ее милость. И, сломив сопротивление, усыпив его потоком нежностей, она устремлялась вперед, впивалась зубами, вонзалась ногтями, проникала в самый мозг, стремясь очистить его от посторонних мыслей, подпитывалась его силой, управляла его руками, ногами. Он не имел ничего против. Повсюду таскал ее за собой. Повиснув у него на шее, она победно взирала на окружающий мир. Отныне она не боялась встретиться лицом к лицу с Ним. С Ним. Она пыталась убедить себя, что полна решимости и отваги. Что ей в общем-то наплевать на Него. Что теперь они вдвоем противостоят Ему одному… Ей вовсе не обязательно с Ним встречаться, но почему бы и не встретиться? Не помериться силами? В глубине души она знала, что смертельно тоскует. Однако сдаваться не желала. Искала удобный предлог, весомую причину не звонить Ему просто так. Искала, искала, а противный писклявый голосок принимался за свое, теребил, торопил, изводил. «Ну что тебе мешает Ему позвонить, — пел голосок. — Ты теперь сильная и вдобавок храбрая!» «Подожди, подожди, — оправдывалась она. — Я что-нибудь придумаю, непременно придумаю. А то Он еще решит, что я за Ним бегаю… Только этого мне не хватало! Но ты не расстраивайся, я как-нибудь все устрою…» Она из последних сил держала себя в узде, но в один прекрасный день, почуяв, что возьмет ее тепленькой, Он являлся к ней сам. У входной двери раздавались два коротких звонка. Дзинь-дзинь, а вот и я. И на пороге, распахнув объятия, возникал Он. — Доченька! — Папочка! Они бросались навстречу друг другу, она льнула к отцу, Он кружил ее на руках, как маленькую, и кричал: красавица моя, любовь моя, милая моя дочурка! Неужели мы можем с тобой поссориться из-за какого-то мужика? На кой черт он нам сдался! Кому они нужны, эти мужики? Ну скажи мне, пожалуйста, кому они вообще нужны? Уж поверь моему опыту, я столько красивых баб в этой жизни отымел. Ты моя принцесса, ты лучше всех. Давай одевайся, это надо отметить. Пойдем закажем устриц, выпьем по бокалу мускаде. Пусть нам принесут белого, самого что ни на есть изысканного. Наводи красоту, и пойдем… И они под ручку выходили из дома. Отец царственной походкой вплывал в ресторан, по-царски вальяжно выбирал вино и по-царски небрежно платил. Он отвоевал свое и светился счастьем. Под конец ужина, когда оба чувствовали себя немного уставшими и малость перебравшими, Он наклонялся к ней и буквально впивался губами в ее ухо. |
