Говорил Ридженси. Он вспоминал ни больше ни меньше как о службе в чикагском отделении Бюро по борьбе с наркотиками и рассказывал моему отцу о своем крутом напарнике, негре по имени Рэнди Рейган.

– Ей-богу, такое имя! – слышал я голос Ридженси. – Конечно, все звали его Ронни Рейганом. Настоящий-то Ронни был тогда только губернатором в Калифорнии, но про него уже все слышали. Вот этот самый Ронни Рейган и стал моим напарником.

– В моем баре как-то работал официант по имени Хамфри Гувер, – отвечал отец. – Так он говаривал: «Посчитай, сколько солонок не хватает, и умножь на пятьсот. Получишь доход за ночь».

Они рассмеялись. Хамфри Гувер! Еще один дар моего отца. Такого, как Ридженси, он мог продержать на стуле целый вечер. Теперь Элвин Лютер возобновил свой рассказ. По его словам, Ронни Рейган организовал кокаиновую облаву. Но наводчик оказался провокатором, и когда Ронни ступил за порог, он получил за свои старания огневую вспышку в лицо из обреза. С помощью операций ему попытались восстановить недостающую часть физиономии.

– Мне было жаль сукина сына, – сказал Ридженси, – и я принес с собой в больницу щенка бульдога. Но когда я вошел в палату, доктор как раз вставлял ему этот долбаный пластмассовый глаз.

– Да ну! – сказал отец.

– Да, – сказал Ридженси, – этот долбаный глаз из пластмассы. Пришлось мне обождать. Потом остаюсь я с Ронни один и кладу ему на кровать щенка бульдога. В настоящем его глазу появляется слеза. Ронни говорит – бедняга! – он говорит мне: «А щенок меня не испугается?» – «Нет, – отвечаю я, – он тебя уже полюбил». Если обоссать все одеяло – значит любить, то он и правда его полюбил. «Как я, по-твоему, выгляжу? – спрашивает Ронни Рейган. – Скажи честно». Эх, бедняга! У него и уха тоже не осталось. «Ну, – говорю, – ничего. Ты и раньше не был похож на розу».

Они засмеялись. Я понял, что они будут травить свои байки одну за другой, пока я не войду. Тогда я выбрался из подвала и у парадной двери наткнулся на Мадлен. Она собиралась с духом, чтобы позвонить.

Я не сделал попытки поцеловать ее. Это было бы ошибкой. Однако она вцепилась в меня и держала голову на моем плече, пока не унялась бившая ее дрожь.

– Извини, что так долго, – сказала она. – Я два раза возвращалась.

– Все нормально.

– Я привезла снимки, – сказала она.

– Пойдем ко мне в машину. Там есть фонарь.

При свете фонаря обнаружился очередной сюрприз. Фотографии были не более и не менее непристойны, чем мои «полароиды», но на них была не Пэтти Ларейн. Ножницы Ридженси отделили от тела голову Джессики Понд. Я посмотрел снова. Нет, Мадлен не могла уловить разницу. Тело Джессики выглядело молодым, а лицо было смазано. Мадлен ошиблась невольно. Но это проливало новый свет на таланты Элвина Лютера Ридженси. Одно дело снять в похабном виде свою жену или постоянную подругу и совсем другое – уговорить леди, которая провела у вас в постели максимум неделю. Доблесть есть доблесть, мрачно подумал я и заколебался, открыть ли Мадлен, кто был моделью фотографа. Однако решил не расстраивать ее лишний раз и потому смолчал. Мне было неясно, как она отнесется к очередной любовнице мужа – с удвоенным негодованием или вдвое меньшим.

Она содрогнулась опять. Я принял решение отвести ее в дом.

– Пойдем тихо, – сказал я. – Он здесь.

– Значит, мне туда нельзя.

– Он не заметит. Я проведу тебя в свою комнату, и ты запрешь дверь.

– Это ведь и ее комната, верно?

– Тогда в кабинет.