– Это очень трудно определить, – промямлил химик, ощупывая разбитый нос. – Мы еще слишком мало о них знаем.

– Думаю, что они нас слышат, – сказал Кавендиш.

– Почему вы так считаете?

– Надеюсь, им понравится твоя смерть!

Он направил на химика карабин и тут же выстрелил.

– Легкая смерть! – воскликнул Кавендиш. – Может быть, слишком быстрая и безболезненная, но я не сторонник длительной возни!

Он повернулся к изнемогающим от боли пленникам и подошел к ним.

– Я не знаю, как вам помочь, – зашептал он. – Может быть, когда‑нибудь и будут созданы тюрьмы для ученых и охотников, но пока что рассчитывайте на меня: я займусь этой сворой! Прощайте!

Смахнув, навернувшиеся на глаза слезы, разведчик передернул затвор карабина и в одно мгновение освободил их от страданий.

После этого Кавендиш выбежал из лаборатории и ринулся к конюшне. Но там остались только три лошади с разбитыми ногами.

Кавендишу ничего не оставалось, как выбрать ту, чьи бока были изодраны ударами шпор. Видимо, хозяин мало о ней заботился.

– Нам с тобой предстоит долгий путь, – прошептал он, и лошадь в ответ мягко толкнула его головой в плечо.

Он быстро накинул на нее уздечку, пристроил седельные сумки и прочее снаряжение, вскочил в седло и галопом погнал лошадь прочь, оставляя горы за спиной.

Через несколько минут Кавендиш остановился и нежно потрепал гриву лошади – этот его машинальный жест свидетельствовал о принятии какого‑то важного решения.

Кавендиш крепко выругался, развернул кобылу и погнал ее назад к ущелью.

Глава 13

Зал был похож на облицованный мрамором собор, купол которого возносился на высоту не менее пятидесяти метров и был окутан белесой дымкой.

С обеих сторон по бортам этого окаменевшего корабля возвышались высокие статуи – каменные идолы с незрячими глазами, направленными в небеса, как бы моля об освобождении из гранитного рабства.

Из разинутых в беззвучном крике ртов идолов, казалось, веяло ледяным, пронизывающим холодом. Таким было бы дыхание мертвецов, если в они умели дышать...

Охваченный противоречивыми чувствами, Джаг осторожно приближался к центру собора.

Тысячи искусных мастеров должны были трудиться многие годы, чтобы создать внутри горы этот храм‑некрополь, этот склеп для еретических цивилизаций.

В ногах статуй, одетых в манто из птичьих перьев, спали икары, в три раза превышающие ростом Энджела.

Поначалу Джаг принял их за мертвых, но потом понял, что они действительно спят. Они никак не отреагировали на появление Джага – во всяком случае, он не заметил ни малейшего движения.

Если бы охотники ворвались сюда, то устроили бы настоящую резню.

Чувство благоговейного восхищения, возникшее у Джага с момента входа в храм, сменилось гневом и возмущением. Стоило ли так рисковать жизнью, поднимаясь на плато, чтобы оказаться среди совершенно апатичных мутантов!

И тут Джаг увидел Энджела. Ребенок лежал в небольшом углублении на пьедестале справа от клироса. Забыв обо всем на свете, Джаг кинулся к нему.

– Энджел! Это я, Джаг! Вам надо немедленно улетать отсюда! Охотники уже близко!

Но Энджел никак не отреагировал – лишь его крылья вздрогнули от нежного прикосновения Джага.

Застыв от изумления, Джаг осмотрелся по сторонам. Ничего не изменилось – все икары остались на своих прежних местах.

Джагом овладело чувство полного бессилия. Ему никогда не удавалось войти в контакт с Энджелом. Инициатива всегда исходила от него, а Джаг только слушал и смотрел.

Он снова склонился над ребенком и погладил его по нежному и хрупкому плечу.

– Энджел, я знаю, что ты меня слышишь! Охотники совсем рядом! Я пришел, чтобы предупредить вас!

Энджел оставался неподвижным.