|
Он выглядел заинтригованным. – Загадили все, – продолжал Борис Семенович, не обратив на Феликса никакого внимания. – Воду травим, землю травим, а им это не понравится. Им это оч-чень не понравится! Они нас за это к ногтю возьмут. Мы думаем, наша она, Земля, а? А значит, все на ней можно. Шахты долбить, туннели, нефть качать, взрывы подземные устраивать… Умеем. Острова насыпать из мусора. Травить все живое – это уж обязательно. А вот хрен вам. Им это не понравится, я точно знаю. Коньяк, и тот пить невозможно, в нем пестициды… Рустам, коньяку! Телохраняющий Бориса Семеновича мегапитек безропотно удалился и практически тотчас же появился вновь, но уже с бутылкой «Наполеона», стаканом и салфеткой. Протер стакан, посмотрел сквозь него на свет плафона и, брезгливо покосившись на распростертую поперек стола скользкую рыбину, поставил бутылку и стакан в некотором отдалении от нее. Засыпающий налим, протестуя, шевельнул жабрами. – Им это не понравится, – внушительно повторил Борис Семенович, трясущейся рукой откупоривая бутылку, и я понял, что он всерьез напуган и вдребезги пьян. Не из тех пьяных, кому море по колено, а из тех, для кого лужа – море. – Они начнут действовать. И тогда уже не понравится нам… – Кому что не понравится? – спросил я. – И кто начнёт действовать? Борис Семенович налил себе полстакана, выпил, как воду, взял с блюдца дольку лимона, повертел ее в пальцах, положил на место и посмотрел на меня сквозь пустой стакан. – Почем я знаю, может, они уже начали, – глухо сказал он. – Кто? Хозяева, конечно. Не мы, а настоящие хозяева. Мы – тьфу, мелкие пакостники. Я думаю, они уже обратили на нас внимание, хотя вообще-то они медленные. Их работу сразу не увидишь. Для нас – века, для них – единый час… даже не час, а миг. Не надо было их тревожить, вот что.. – Кого? – спросил я. Феликс молча толкнул меня ногой – терпи, мол, молча. На лице мегапитека Рустама отражалась угрюмая скука. Борис Семенович вдруг рассмеялся и погрозил мне пальцем. – Хитрый… – сообщил он. – Все знать хочет. Думает успеть, когда начнется. Не-ет, никто не успеет убежать, да и некуда нам бежать, мы больше нигде жить не умеем, это они думают, что мы пришлые и нас надо гнать… – Да кто думает-то? – попытался уточнить я и снова получил толчок ногой от Феликса. Борис Семенович долго молчал. За моей спиной хлопнула входная дверь, кто-то затопал, стряхивая с обуви мокрый снег, и произнес грубоватым контральто: «Да не гони, ма, все путем, всех климакс ждет, я же понимаю». Я буквально затылком почувствовал как покраснела бедная Надежда Николаевна, и посочувствовал ей. Лучше всего было сделать вид, что мы пьяны и ни бельмеса не слышим. Затем позади проскрипели ступени лестницы, и наверху хлопнула дверь. Я посмотрел на часы. Ноль десять. Да, время детское, а у Инночки гормональный шторм. Вероятно, нынче не слишком сильный, раз она позволила увести себя спать в такую рань. Как все-таки хорошо, что мы с супругой не завели детей… Под эту мысль я отпил полглотка и снова воззрился на Бориса Семеновича. Надо сказать, не без внутренней тревоги. Озабоченность экологией у новорусского – нехороший симптом, это ясно и без психиатра. Интересно: если придется вязать пациента полотенцами, телохранитель нам поможет – или наоборот? Если придется драться, успокаивая буйнопомешанного, – чем его приложить, чтобы ненароком не покалечить? Не чайником, понятно, и не бутылкой. |
