Но камень был камнем и ничем иным. И он провел рукой по гладкой поверхности.

Значит, то была всего лишь иллюзия, вызванная мандрагорой. Это было предупреждением об опасности, просьбой быть осторожным и понапрасну не рисковать.

В памяти Хейке остался этот звук… отвратительный, шуршащий шелест больших крыльев. Были ли это птицы, питающиеся падалью, он не мог сказать, потому что не видел никаких птиц в той призрачной картине, которая все еще стояла у него перед глазами.

Наконец он решился постучать в ворота.

Ему открыл немыслимо бледный и тощий человек. Хейке изложил ему свои намерения: он хочет забрать отсюда своего друга.

Сказав, чтобы тот подождал, человек закрыл ворота и ушел.

Хейке стал ждать.

Внизу, в долине, он увидел развалины какой-то деревни, по размерам намного превышающей Tаргул Штрегешти. Среди руин бродили овцы, зеленая пелена леса подбиралась к самым стенам крепости.

Его передернуло от отвращения. Забрать отсюда Петера и скакать отсюда во всю прыть!

Лошади… Как поймать им этих полудиких коней?

Костлявый человек вернулся. Если господину будет угодно войти…

Хейке было это угодно.

И они вошли в крепость. Он жадно впитывал в себя все, что видел: каждый шаг, каждый поворот, каждый угол. Это могло ему при случае понадобиться.

Вот бы ему теперь иметь при себе мандрагору — своего верного, любимого друга! Но он знал, что поступил правильно, отдав мандрагору Мире. Отчасти он сделал это ради нее, отчасти — ради себя самого.

Но почему же они впустили его сюда?

Они знали, что у него нет больше мандрагоры?

Или, возможно, причиной тому было что-то другое?

Впрочем, он не был уверен в том, что захочет знать это. Ответ на этот вопрос мог быть весьма неприятным. Мягко говоря!

Что, если ему придется стать здесь пленником? Ему, последнему из тех, кто может помочь?

Но он знал также, что, находясь за пределами крепости, ничем не может им помочь. Для того, чтобы спасти Петера, ему нужно было проникнуть сюда. Иначе будет поздно.

Хейке оказался в помещении, служащем в этой крепости столовой. Навстречу ему шла статная женщина, которую он видел накануне вечером.

Петера нигде не было. Не было и юной Николы, которую он по-настоящему еще не разглядел.

И снова ему пришла в голову мысль: не думают ли они соблазнить его и тем самым обезвредить?

Под словом «они» он подразумевал княгиню Феодору и ее странного слугу, который явно был ее рабом.

Улыбка этой фантастической женщины была лучезарной.

— Добро пожаловать, молодой человек! Мы виделись вчера в трактире, но моей юной родственнице стало плохо.

Стало плохо? «Не сваливай все на других, — подумал он, — ты сама побежала прочь!» Она протянула ему руку, так что Хейке мог бы, если бы захотел, поцеловать ее, но Хейке воспитывался не в высшем свете. Он знал только простую, близкую к природе жизнь словенских крестьян, поэтому он взял ее руку, отвесил глубокий поклон и снова отпустил руку.

Княгиня сделала определенные выводы. Но все же усадила его рядом с собой.

Как надо было с ней обращаться? Только теперь Хейке заметил, что в его воспитании много пробелов. Человечности и душевности в нем хватало с избытком. Но что касалось внешнего этикета, то здесь для него были сплошные дебри.

— Ваша светлость, — сказал он, и это было неплохое начало, она ничего против этого не имела, — простите, что я вторгся в ваш прекрасный дом. Но мой друг пришел сюда утром, хотя мы собирались покинуть Таргул Штрегешти как можно скорее. Он здесь?

Будь она колдуньей или мошенницей, она стала бы это отрицать. Он она этого не сделала, тем самым очень удивив его.

— Да, юный Петер, — с улыбкой произнесла она.