— Нет, — попыталась сесть на кровати Иллира. — Нет, пусть он отнесет Артона во дворец. Пусть он станет Гискурасом нового Бога-Громовержца.

— Этот тип напал на гадалку С'данзо, и его судьбу решать не гискуремам и богам. У С'данзо нет богов, чтобы защитить их, — есть только месть!

Старуха занесла ладонь над лицом Иллиры, но обнаружила, что ее перехватила стальная рука кузнеца.

— Она только наполовину С'данзо, старуха. Ты и твой народ прежде гнали ее. Если она не желает мстить, значит, и вы не должны мстить вместо нее.

Отпустив руку женщины, Даброу вытолкал ее в бушующую непогоду. Вытирая слезы со щек своей жены, он нахмурился.

— Сходить в казармы? — обратился к тишине подмастерье.

— Нет, подождем. Посмотрим, что будет.

Иллира забылась сном, но Даброу остался сидеть на стуле, не сводя с нее глаз. На рассвете он разбудил жену и сообщил ей, что его намерения не изменились. Он потихоньку продаст наковальню оружейнику и купит повозку. К заходу солнца они покинут Санктуарий. Его жена не спорила и притворилась, что заснула вновь. Лекарство Мегеры помогло: рана стала холодной на ощупь.

Как только Даброу ушел, Иллира смогла сама одеться и, придумав какие-то дела подмастерью, села на скамью у кузницы с Лилис, играющей у ее ног, озабоченно дожидаясь возвращения мужа.

Она задремала, забыв о боли в плече, и почти не замечала гомона утреннего базара, пока тяжелая тень не упала на кузницу.

Так начинались бури: темнота, затем ветер и дождь. С трудом поднявшись на ноги, Иллира, даже не взглянув на небо, велела подмастерью закрыть деревянные ставни. Вдруг весь базар мертвенно затих. Слышны были лишь отчаянные крики огромных стай птиц, ищущих укрытия. И тогда Иллира, как все, подняла взор на безоблачное небо. На горизонте появились вечерние звезды, а на бело-золотой диск солнца надвинулся диск черный. Кто-то закричал, что пожрали само солнце. Базар, да и весь город, переживший за последние недели столько природных и сверхъестественных катастроф, что лучше было не вспоминать о них, охватила всеобщая паника.

Прижав к себе детей, Иллира в оцепенении следила, как солнце превращается в светящийся полумесяц. Затем, когда казалось, что оно исчезнет совсем, вокруг черного солнца появился белый огненный нимб. Это было уж слишком — одним размашистым движением Иллира втащила Лилис и подмастерье внутрь, где они рухнули на пол возле колыбели Артона. Темнота превратилась в бурю, хлеставшую водой и грязью в раскрытую дверь.

Порывы ветра сорвали занавес и стучали им по камням кузницы, пока не унесли его прочь. Лилис и подмастерье выли от ужаса, а Иллира пыталась показать им пример храбрости, которой не чувствовала сама.

Буря уже начала утихать, когда Иллира заметила, что ее сын громко плачет. Отдав девочку на попечение подмастерья, она подползла к колыбели и заглянула в нее. Скинув одеяльце, Артон громко ревел, но слезы его опять были черными: черными, как сама буря. Схватив сына на руки, Иллира ощутила, как на нее нахлынуло странное неясное Видение, словно через какую-то пелену показавшее ей стаи алчных гискуремов, подпитываемых амбициями и жертвоприношениями людей вроде Зипа, рвущих душу смертного Артона, пытаясь превратить его и себя в Гискураса нового Бога-Громовержца. Иллира ощутила обуявший ее сына ужас и поняла, что из сострадания и любви должна отнять у него жизнь прежде, чем это сделают гискуремы, но вдруг, словно яркое солнце среди черных туч, блеснул луч надежды: возможно, его еще удастся спасти. Не обращая внимания на мольбы и крики подмастерья, она закуталась в шаль и вместе с Артоном шагнула в непогоду.

Ветер нес не столько дождь, сколько дым. Иллира пробиралась между перевернутыми и опрокинутыми повозками и прилавками.