– Так идите домой, я подожду вас здесь, – заверил я, видя, что она колеблется.

– Подождете?

Она все еще никак не могла прийти в себя. Наверное, мой взгляд действовал на нее гипнотически, и, чтобы поторопить дамочку, я отвернулся, опустил руки на руль и оперся о них подбородком. Вот только тогда она засуетилась, торопливо выпорхнула из машины и, едва прикрыв за собой дверь, вприпрыжку побежала к темному проему подъезда. Прежде чем скрыться в нем, она обернулась, сделала нелепый жест рукой, словно махнула мне из окна уходящего поезда, и сказала:

– Я быстро… Сорок седьмая квартира!

Я призадумался о тех проблемах, которые добровольно на себя взвалил. Ирэн не должна знать о том, что я взялся за это дело, иначе у нее появится прекрасный повод подтрунивать надо мной. Скажет, что у меня семь пятниц на неделе и я сам не знаю, чего хочу, или, что еще хуже, заподозрит в проявлении нежных чувств по отношению к дамочке. Посему надо будет предупредить дамочку, чтобы в агентство больше не заходила и звонила мне только на домашний телефон.

Тут я отчетливо услышал приглушенный звук выстрела. Вскинул голову, посмотрел на подъезд, и тотчас опять раздался короткий хлопок, эхо которого, затухая, прошелестело по всем этажам, словно кто-то изо всех сил шлепнул резиновой мухобойкой по ступеньке. Я на мгновение оцепенел. Это было не то место, где могли бы звучать выстрелы, и я не верил своим ушам. Но не звук петарды я услышал, черт подери! Не хлопок двери, которую боднул сквозняк! Это был звук пистолетного выстрела, и тот, кто хоть раз в жизни его слышал, ни с чем другим его не спутает.

Боясь предположить худшее, я выскочил из машины и забежал в сырой, пахнущий плесенью подъезд. Перемахнув через несколько ступеней сразу, я остановился на площадке первого этажа. Прислушиваясь, замер и дышать перестал.

– Эй! – крикнул я.

Какой глупый звук придумали люди: «Эй!» Что он означает? Чего я хотел добиться, открывая рот? Что откуда-то сверху немедленно получу исчерпывающий комментарий по поводу происхождения выстрела?

Почему я медлил? Я должен был помчаться наверх, до пятого этажа, чтобы убедиться – с моей клиенткой ничего не случилось, лестничные пролеты пусты или, в крайнем случае, в клубах едкого дыма я увижу притихших пацанов, торопливо затаптывающих обгоревшую петарду. Ведь я ошибся. Я обязан был ошибиться – это наверняка был звук петарды!..

Но я в оцепенении смотрел на серую ленту перил. Сверху, с глухим стуком, на них падали вишневые, почти черные маслянистые капли. Они разбивались, превращаясь в мелкие брызги, собирались в дрожащий комок и ленивой струей медленно сползали по перилам на пол. Черт, только не это! Я стал осторожно подниматься выше, не спуская глаз с площадки третьего этажа, откуда капала кровь. Это было приближение к смерти; я чувствовал, как напрягается мое тело, ожидая встречи с ней – неясной, многоликой, неожиданной, но одинаково страшной. У меня не было с собой ничего, чем я мог бы себя защитить, и кулаки непроизвольно сжались, и я невольно повернулся к площадке боком, подставляя плечо невидимой угрозе, словно щит.

Три или четыре ступени – и я увидел ноги моей клиентки. Лежащая на заплеванном полу женщина – это всегда противоестественное, ужасное зрелище. Но сейчас мне было куда труднее его выдержать, ибо понимал, что дамочка не пьяна, она не споткнулась, она не сумасшедшая и не играет со мной в прятки. Ее свалила на пол пуля из пистолета, вонзилась в ее тело, превращая в крошку кости, разрывая своим тупым рыльцем ткани мышц, обрывая вены и артерии, словно ураганный ветер провода… И эта несчастная молодая женщина, которая всего пару минут назад получила сладостную надежду и мысли которой были поглощены этой светлой надеждой, сейчас лежала неподвижно, тихо, и кровь ее, словно красный полоз, уже успела добраться до первого этажа.