– Поторопитесь! – грубо рявкнул Голденберг.

– Очень досадно, очень досадно, просто безобразие, – ворчал майор.

– Я не ночевала дома прошлую ночь... Специально хотела вернуться домой сегодня вечером. С таким же успехом я могла ехать на машине... Какой смысл платить за скорость, если вы не выдерживаете расписание? – Раздражение Энни Вилларс пробилось сквозь бархатную перчатку.

– Если лошадь кашляет, вы же не заставите ее участвовать в скачках, – заметил Колин Росс.

Все трое с неприязнью посмотрели на него. Я поблагодарил Колина и свернул к контрольному посту. Краем газа я видел, как они вошли в зал аэропорта, потом оглянулся на самолет и мрачно направился к большим стеклянным дверям.

За моей спиной раздался треск, будто ломали ветки, потом чудовищный взрыв и рев воздушной волны.

Я последовательно услышал эти звуки и быстро обернулся.

Там, где стоял новенький бело-голубой “Чероки”, бушевал огромный огненный шар.

Как и следовало ожидать, газеты в городе вышли с огромными заголовками: “Только минута отделила Колина Росса от смерти”, “Жокей-чемпион побеждает в скачке со временем”. Энни Вилларс, выглядевшая особенно нежной и хрупкой, сказала в телевизионном интервью, что нам всем фантастически повезло. Газеты цитировали майора Тайдермена, который будто бы сообщил: “К счастью, в самолете оказалась какая-то неисправность, и мы приземлились для проверки. Иначе...” И Колин Росс, как бы завершая его мысль, поставил точки над i: “Иначе мы все вместе с дождем рассеялись бы над Ноттингемом”.

Но, разумеется, это было уже после того, как они пришли в себя. Когда я подбежал к ним, они стояли у входа в зал для пассажиров с вытаращенными глазами и помертвевшими от шока лицами. Энни Вилларс трясло с головы до ног, и рот был широко раскрыт. Она невидящими глазами посмотрела на меня, издала какой-то мяукающий звук и начала медленно оседать от совсем не фельдмаршальской слабости. Я подхватил ее почти у самой земли и поднял на руки, чтобы ей не лежать под дождем на мокром гудроне. Она весила даже меньше, чем казалось.

– Боже, – без конца повторяя Голденберг. – Боже. – Его сознание и язык словно зациклились на одном-единственном слове.

У майора дрожали губы, он явно проигрывал бой – ему не удавалось прикусить их зубами, чтобы остановить дрожь. Пот мелкими каплями покрывал его лоб, и он жадно хватал воздух, точно задыхаясь.

Я держал на руках Энни Вилларс и смотрел на смертельную агонию самолета. От первого взрыва он разлетелся на части, и тотчас же вспыхнули баки с горючим и довершили дело. Искореженные и обгоревшие обломки разлетелись по мокрому гудрону и казались слишком маленькими, чтобы составить из них нечто целое. Их окружали струйки пылающего горючего, а оранжево-желтые языки пламени с ревом приканчивали большой обломок, который напоминал переднюю часть кабины.

Мое сиденье. Мое горячее горящее сиденье.

Несчастья следовали за мной, как крысы за Гаммельнским Крысоловом.

Колин Росс выглядел таким же потрясенным, как и остальные, но его нервы были из другого материала.

– Что это?.. Бомба?

– Она самая.

– Не смешно. – Он сурово взглянул на меня.

– Но и не трагично, – ответил я. – Мы пока остались тут.

Его лицо и тело чуть расслабились. Мелькнула едва заметная улыбка.

– Да, мы тут.

Кто-то на контрольном посту нажал кнопку тревоги. Взвыли пожарные машины. Пожарные быстро развернули огромные шланги и принялись поливать белой пеной обломки. Оборудование предназначалось для гигантских пожаров, и через десять секунд языки пламени, лизавшие останки “Чероки”, стали всего лишь мрачным воспоминанием.