Фабиан не сплетничал. Узнав об отце Савла, он тут же сел на телефон, не успев даже осознать, что делает, и принялся рассказывать новость всем. Потом бросился за газетой и продолжил обзванивать знакомых. Но это были не сплетни. Он ощущал груз ответственности. Именно это от него и требовалось.

Он натянул куртку и собрал дреды в хвост. Хватит. Надо поехать к Наташе и рассказать ей лично. От Брикстона до Ледброук-Гроув далековато, но как приятно будет подставить лицо холодному ветру и подышать свежим воздухом. Дома ему было плохо. Он несколько часов звонил по телефону, раз за разом повторяя одно и то же: «Седьмой этаж, подумать только… эти уроды не дают с ним поговорить». Новость как будто въелась в стены. Смерть старика сочилась из кирпичей. Фабиану хотелось простора. Надо было прочистить голову.

В карман он сунул газетный лист. Нужную статью он затвердил наизусть: «Короткой строкой. Вчера в Уиллсдене, на севере Лондона, скончался человек, выпавший с седьмого этажа. Полиция не раскрывает подробностей. Сын погибшего помогает следствию». Обвинение, сквозившее в последней фразе, Фабиану не нравилось.

Он вышел из комнаты в грязный общий коридор. Наверху кто-то орал. Грязные разномастные коврики всегда его раздражали, но сегодня просто взбесили. Вытаскивая велосипед, он смотрел на грязные стены и сломанные перила. Этот дом его угнетал. Фабиан с облегчением распахнул дверь.

Фабиан очень неаккуратно обращался с велосипедом. Бросал на асфальт, небрежно прислонял к стенам. И сейчас он неуклюже взгромоздился на него и выбрался на дорогу.

Народу на улице было полно. По субботам люди спешили на Брикстонский рынок или неспешно возвращались, нагруженные дешевой яркой одеждой и пакетами фруктов. Громыхали поезда, перекрывая звуки соки, регги, рейва, рэпа, джангла и хауса и крики: обычная рыночная суета. На углах, вокруг музыкальных магазинов, толпились руд-бои в дурацких брюках, сталкивая кулаки в знак приветствия. Бритоголовые парни в обтягивающих футболках, с ленточками «СПИД», направлялись к Брокуэлл-парку или к кафе «Брикстониан». Под ногами валялись обертки от бутербродов и телепрограммы. Светофоры работали как придется, пешеходы толпились на тротуарах, как самоубийцы, готовые в любую секунду броситься в малейший просвет. Машины злобно гудели и уносились прочь. Люди безразлично смотрели на них.

Фабиан лавировал между пешеходами. Когда он проезжал под железнодорожным мостом, часы на башне пробили девять утра. Он то шел, то ехал, миновал станцию метро, прокатился по Брикстон-роуд и выкатил велосипед на Акр-Лейн. Тут не было ни толп, ни регги. Акр-Лейн делалась все шире. Невысокие дома стояли на заметном расстоянии друг от друга. Небо над Акр-Лейн всегда казалось огромным.

Фабиан запрыгнул на велик и свернул к Клэпхему. Здесь он обычно выезжал на Клэпхем-Мэнор-стрит, петлял по переулкам между Баттерси и Клэпхемом, прежде чем выехать на Силверторн-роуд, где промышленные зоны странным образом сочетались с маленькими частными домиками, и, наконец, по мосту Челси переезжал к Квинстаун-роуд.

У Фабиана наконец-то прояснилось в голове.

Утром подозрительный полицейский ответил по телефону Савла и потребовал представиться. Фабиан возмущенно бросил трубку. Потом он позвонил в полицейский участок Уиллсдена, снова отказался назвать свое имя, но спросил, почему по телефону его друга отвечает полиция. Только когда он представился и рассказал, кем приходится Савлу, ему рассказали, что отец Савла погиб, а сам Савл в полиции – и снова эта неискренняя фраза – оказывает помощь следствию.

Вначале он был шокирован, а потом осознал, что произошла жуткая ошибка. И страшно испугался. Он сразу понял, что им проще считать, что Савл убил своего отца. И так же сразу он твердо осознал, что Савл этого не делал. Но он понимал это только потому, что хорошо знал Савла. И никак не мог объяснить эту уверенность другим.