А если я поставлю на эту Пурпурную Пекунию и она действительно выиграет забег, все мои трудности останутся позади. Оставалось решить только одно: какой суммой я могу рискнуть?

Я подумал, что лучше всего обратиться к Томми. Томми Маккей — это мой букмекер. Все равно мне придется делать ставку в кредит, так что я смогу проиграть ровно столько, сколько он мне позволит.

Покончив с гамбургером и кофе, я расплатился и направился к телефонной будке в глубине зала. Томми занимается делами дома, поэтому я туда и позвонил. Трубку взяла его жена.

— Здрасьте, миссис Маккей,— сказал я.— Томми дома? Это Чет.

— Кто?

— Чет. Чет Конвей.

— А, Честер. Минутку.

— Чет,— поправил я. Ненавижу, когда меня зовут Честер.

Но она уже положила трубку рядом с телефоном. Я ждал, продолжая думать о Пурпурной Пекунии. Потом мне ответил Томми. У него был почти такой же высокий голос, как и у его жены. Только говорил он немного в нос.

— Томми,— спросил я,— сколько я могу поставить в кредит?

— Не знаю. Сколько ты мне должен?

— Пятнадцать.

Немного поколебавшись, он сказал:

— Могу увеличить твой кредит до пятидесяти. Я знаю, что ты вернешь долг.

Меня снова охватили сомнения. Задолжать еще тридцать пять монет… А что, если Пурпурная Пекуния проиграет?

К черту! Если есть предчувствие, надо ему верить.

— Ставлю все,— сказал я.— На Пурпурную Пекунию. На выигрыш.

— Пурпурная Петуния?

— Нет, Пекуния. С «к».— Я прочитал ему то, что было напечатано в газете.

Он немного помолчал.

— Ты действительно хочешь поставить на эту клячу?

— У меня предчувствие.

— Это твои деньги,— сказал он, и был почти прав.

После разговора с Томми я сильно разнервничался. Выехав на улицу, даже заметил, что невольно обращаю внимание на транспорт. Обычно я никогда этого не делаю. Сижу в своей машине отрешенный от всего, что происходит снаружи. Я никуда не спешу, я — на работе. Если я не буду обращать внимания на движение, я не испорчу себе нервы и проживу гораздо дольше. Но теперь я волновался из-за своих тридцати пяти долларов, которые поставил на Пурпурную Пекунию, и другие водители раздражали меня. Я надеялся, что подвернется пассажир, которому потребуется ехать до аэропорта, но надежды не сбылись. Одни короткие ездки по центру. Восьмая авеню и Пятьдесят третья улица. Затем Парк и Тридцатая. Затем Мэдисон и Пятьдесят первая. И тому подобное.

У меня в такси есть приемник, и я включил его, чтобы услышать результаты скачек. Без десяти четыре сообщили про Пурпурную Пекунию. Она выиграла забег.

В этот момент я вез какую-то старую леди. Ее багаж состоял из доброй сотни коробок от «Бонвит Теллер». Она не отрываясь смотрела в окно и говорила без умолку:

— Посмотрите на это. Нет, вы только посмотрите. Посмотрите на этого черномазого. Идет себе по Пятой авеню, какая наглость! Вы только посмотрите, идет как ни в чем не бывало. Сидел бы у себя на Юге. Нет, вы посмотрите, этот вообще в галстуке! Господи, что творится!

Она отсчитала «на чай» десять центов, но мне было все равно. Я высадил ее в восточной части, в районе шестидесятых улиц. Затем опустил флажок «В парк» и подрулил к ближайшей телефонной будке.