— Сами?

— Нет.

— Но вы?

— Да.

— А еще кто?

— Не знаю. — Парень был на грани нервного срыва.

— Были ли аналитические записки Невзорова только для внутреннего употребления или, может быть, попадали в какие-то иные структуры?

— В секретариат СНГ.

По мнению Турецкого, ничего крамольного не прозвучало, но по напряженным взглядам остальных аналитиков он понял, что услышал то, чего не должен был услышать. Вспотевший вдруг «предатель» бросился что-то писать, давая понять, что от него больше ничего не добиться. Белов вышел за дверь. Турецкий попрощался и, поблагодарив за содействие, тоже откланялся.

— Я навел справки, — сказал Белов, возвращая на место телефонную трубку. — Советники в секретариате СНГ, с которыми контактировал Невзоров, сегодня утром отбыли в Бишкек на закрытое совещание. Совещание продлится как минимум шесть дней.

Квартира Невзорова на Большой Грузинской улице напоминала склад и выглядела нежилой. Получив жилплощадь почти год назад, Невзоров перевез разобранную мебель и ящики с вещами, но все так и пылилось в углах. В спальне стоял диван и телевизор, а в холодильнике два пакета давно прокисшего молока. Значит, Невзоров здесь практически не жил, возможно, наведывался изредка. Турецкий бегло осмотрел комнаты и, не обнаружив ничего заслуживающего внимания, отправился к матери убитого.

Он заранее готовил себя к рекам слез и увещеваниям поймать как можно скорее извергов-убийц. Но Римма Константиновна Невзорова оказалась стойкой женщиной и держалась вполне сносно.

— Видите ли, я врач, и мне часто приходится видеть смерть. Не то чтобы я привыкла, просто уговариваю себя, что это рано или поздно происходит с каждым. С Олегом — слишком рано.

Она проводила Турецкого в комнату, скромную, но очень уютную. Портреты Турецкого сегодня просто преследовали. Правда, украшением этой комнаты служило не лицо Президента и даже не фотография Невзорова. Одна стена комнаты была увешана снимками совсем маленьких детей: ревущие, надутые, веселые, спящие, сосущие и жующие детские мордочки.

— Я работаю в Центре репродуктивной медицины… это мои питомцы, дети, которых могло не быть, — объяснила Невзорова. — Хотите кофе?

— Нет, спасибо, не беспокойтесь.

— Наоборот, это помогает отвлечься, я сварю. Это хороший кофе, Carte Noire.

Когда появился кофе, Турецкий достал бланк протокола допроса, собственно, только ради того, чтобы не смотреть в покрасневшие глаза матери убитого, которые не скрывали, что она не верит ему, Турецкому, не верит, что он способен найти убийц ее сына. Собственно говоря, даже не верит, что он вообще будет искать. Тем не менее он задал свой первый вопрос:

— Расскажите, чем Олег занимался в последние дни?

Невзорова посмотрела на свою чашку, из которой даже не отхлебнула, только вертела ее в руках, как бы согревая их, поставила на стол, потом взяла снова.

— Не знаю, он был в отпуске и сказал, что хочет подышать, побродить по лесу. Я поняла так, что он поедет к Сереже в деревню…

— Простите, Сергей — это кто?

— Сергей Ожегов. Его товарищ, они вместе работали когда-то. У него ферма в Подмосковье. Олег говорил, места там красивые, речка, лес, грибы.

— А когда он вернулся?

— Я не знала, что он вернулся. Я даже не уверена в том, что он вообще уезжал. Вы совсем не пьете кофе.

Турецкий хотел сказать, что она тоже его не пьет, но вовремя сдержался и покорно отпил половину чашки.

— Я был в его квартире, она выглядит необжитой…

— Да, он большую часть времени жил со мной.