А макету дома, который он сделал для себя и которому суждено было так и остаться макетом, – позавидовал бы маститый архитектор. Вот каким разносторонним талантом обладал Олег Михайлович Стрельцов. На все руки мастер! Тася искренне считала его своим другом, но другие так не считали. По дачам ползли слухи. Жене художника пытались открыть глаза на молодую соседку. Как когда-то – Женьке. Ольга Михайловна им не верила, как не поверила когда-то Женя.

Тася представила, чем это закончится… и пошла к председательше. – «Мы решили продать участок. Надоело в земле ковыряться» – сказала Тася. Председательша покивала, соглашаясь…

Мама тоже была согласна с Тасей. – «Тяжело мне уже – на земле работать. А одной тебе с таким участком не справиться. Д и зачем он нам? Была бы семья большая, рук на всё хватало бы, а мы с тобой одни. Кто ж думал, что так получится? Здесь мужские руки нужны, без мужика пропадёшь, – добивала Тасю мать, не замечая её опущенной головы. – Вон сколько всего растёт… Насажали, а урожай девать некуда. Едоков-то – ты да я… Я слив ведро соседям отдала… А зачем нам столько? Для кого? Купили бы на рынке пару килограмм, и хоть объешься ими. Были бы внуки, а так… для кого это всё?» – роняла мама тихие слова. И каждое слово вонзалось в сердце тупым гвоздём.

Осенью на участок нашёлся покупатель.

Тася в последний раз прошла по своей земле, молча прощаясь – с каждым деревцем, с каждым кустом смородины, посаженным их с мамой заботливыми руками. Ей казалось, что вместе с дачей (и черёмушником за окном… и лугом, заросшим душистым жёлтым донником и сиреневой мятой… и лесом, чья еловая прохлада укрывала её зелёным волшебным шатром, обнимала невидимыми руками, дарила спокойную уверенность и тихую радость) – вместе с дачей уходит навсегда что-то важное, чего уже не вернуть.

Уходит жизнь, вместо неё придёт другая, а эта – уже не вернётся, не повторится… Не сложится. Тасю душили слёзы. На её плечо легла чья-то рука. – «Тасенька!»

– Ольга Михайловна… Оля! – вскрикнула Тася. – Как хорошо, что ты пришла! Ты не верь никому, всё неправда, это Михалыч, дурак, напридумывал… Я как с папой, с ним! Мне с ним интересно… было, он столько всего рассказывал, да и мама не любит, когда я одна в лес… а когда с Михалычем – ей спокойно было, – сквозь слёзы бормотала Тася, прижимаясь к Ольге Михайловне и обнимая – всё крепче, всё отчаянней. Ольги Михайловны у неё тоже больше не будет.

– Да знаю я, знаю, иначе бы – разве пришла? Людям рты не заткнёшь, всё равно говорить будут – всякое. Так вы продаёте – дом-то?

– Продали уже. В субботу поедем председателю доверенность оформлять на продажу. Договорились уже.

– Тась, ты бы выкопала мне иргу, всё равно ведь – продали. И жасмин бы выкопала! И белые розы. Вам теперь – зачем?

Тася задохнулась от возмущения.

– Как это – зачем? Жасмин выкопать?! Да он же здоровенный какой, нельзя уже пересаживать, он же погибнет! Я же отростки давала вам.

– Ну, давала, только они не принимались. Посажу, в воскресенье уеду, Олег за неделю не польёт ни разу, он и засохнет.

– Так мне бы сказала, я полила бы, – сказала Тася, понимая, что поздно уже – говорить, что одного полива в неделю саженцу достаточно, а жасминовая веточка засохла оттого, что её просто ткнули в суглинок – не выкопав посадочной ямки шестьдесят на шестьдесят, не размешав в ней лопатой песок с торфом и не добавив удобрения.