Запись результатов почти на половине рулона не могла быть объяснена сверхсложностью эксперимента, она могла диктоваться многоходовостью операций. Для профессора всегда важен был не результат, а процесс на всех его стадиях, поэтому он никогда не экономил машинное время. Сам же результат мог бы вместиться в несколько строк.

Завхоз подсказала и еще важную деталь. Недавно они получили двадцать дискет для компьютера. В наличии же оказалось только девятнадцать. В самом компьютере, на котором в тот день работал Осмоловский, дискеты не было. Значит, сделал вывод Турецкий, убийцы не только уничтожили распечатку, но забрали с собой и дискету. Зачем? Чтобы иметь подтверждение результатов анализа или чтобы замести следы?

Уборщица вспомнила, что в мусоре она не обнаружила ни бумаги (она собирала ее и сдавала в макулатуру), ни дискеты. Их вообще редко выбрасывали: либо хранили в архиве, если результаты имели значение для будущего, либо использовали повторно.

Сама не подозревая о том, уборщица подтвердила предположение Турецкого, что убийц было как минимум двое. Один был наверху в лаборатории профессора, а второй внизу — страховал входную дверь, чтобы никто не вошел. На этот вывод Турецкого навела ворчливая жалоба уборщицы о том, что испортили ее любимую швабру: кто-то молотком по ней постучал, что ли? Турецкий осмотрел древко и сразу понял, в чем дело. Швабру вставили в дверную скобу, кто-то снаружи пытался открыть дверь, и на полированном дереве остались характерные следы от фигурчатой медной ручки.

— Где вы нашли швабру — на своем месте? — спросил он.

— Какой на месте! — возмутилась она. — Валялась в углу! Взяли, попользовались, так поставьте куда следует, вот народ! — посетовала эта пожилая женщина, привыкшая к незыблемому порядку. — А, студенты, что с них возьмешь! А теперь я руки об зазубрины занозаю, — пожаловалась она.

Почти целый рабочий день Турецкий провел в корпусе, к которому примыкала лаборатория Осмоловского. На третьем этаже этого корпуса, как раз напротив лаборатории, была лестничная площадка — курилка, и там вечно толпились аспиранты и сотрудники. Из окна прекрасно были видны внутренности лаборатории Осмоловского. И все, кто выходил покурить, изредка поглядывали туда. На вопрос — почему? — отвечали, что иногда у профессора так что-нибудь полыхнет — никакого фейерверка не нужно. После долгих бесплодных разговоров о хоккее, политике и прочей ерунде Турецкий выяснил при допросе аспирантки из Казахстана, что в тот день она видела в лаборатории профессора мужчину в светлом костюме, как показалось ей, довольно грузного и не старого — лет сорока. Серый костюм, грузность — это можно было понять. Но почему она решила, что не старого? Поколебавшись, Турецкий задал этот вопрос.

— А он так двигался, — простодушно ответила девушка. — Как мужчина двигается, столько ему и лет.

— Сколько, по-вашему, мне? — спросил Турецкий.

— Тоже около сорока, — без заминки ответила она.

Это было хоть что-то.

— Во сколько это было? — спросил Турецкий.

— В 15.05, — с неожиданной точностью ответила аспирантка. — У нас как раз коллоквиум начинался.

Это было более, чем что-то.

Значит, в 15.05 к Осмоловскому вошел посетитель. Около восемнадцати часов он взял результаты анализа, убил профессора и скрылся. Деталь: в 15.05 профессор не принял бы никого, даже ректора, об этом все знали. Следовательно, у посетителя были документы или нечто, что заставило Осмоловского изменить правилам.