Сейчас у нас, думал Норман, не что иное, как эпоха молчания. Время сшибок. Край, усеянный обломками крушений. Время, когда абсолютные ценности заменили предубеждения и позиция по ту или иную сторону фронта, это и время сплотиться. Время, когда героев заменили дутые величины, когда измена, если к ней приглядеться, сходила за верность, а вера, честь, смелость стали разменной монетой ловких политиканов, это и время, когда надо выстоять. Выстоять — вот самая большая доблесть.
Если было время пополнять ряды защитников баррикад, думал Норман, значит, есть время пропалывать свой сад. Валюта революции не в ходу, пока обе тирании накапливают большие бомбы. Каждая эпоха создает свой стиль. И сейчас время бросать монетку в шапку слепого, приобщать широкие круги к стоящим фильмам, время играть в их игры, но совершать свои ошибки, время ждать и время надеяться. Враг уже не всесильный хам справа или бессильный кисляй слева. Ни к одному из сообществ нет доверия. Враг, не разбирая дороги, мчит на тебя с обеих сторон. Врага, пусть он и неразличим, распознать можно. Враг знает, что его дело правое. Знает, что тебе нужно, считает себя выше моральной мелочишки. Чарли промолчал, Джереми распустил язык, Карп наш, Эрнст не наш, Джои, Винкельманы, — все они, сами того не сознавая, толкутся в той же жуткой зоне молчания, где таких, как Ники и Салли, неизбежно приносят в жертву, тем же, кто не такой высокой души, предоставляют прозябать и брюзжать. По всему по этому во время крушений Норман в свои тридцать девять пришел в конце концов к решению — жить частной жизнью. Эрнст, как он сказал когда-то Джои, порождение их собственного идеализма. Так что, где бы Эрнст ни был, пусть идет с миром. Пусть себе живет.
Норман — куда денешься — жал руки, махал уходящим гостям. Пока, Генри, до свидания, Джори, спасибо, что пришел, Тони, всего, Дерек, бывай, Джон.
Вивиан, скинув туфли, расхаживала по гостиной, методично опустошая пепельницы.
— Джарролды, — сказала она, — пригласили нас в следующее воскресенье на обед.
— Ты, надо надеяться, выпуталась?
— Нет, — сказала она. — Я думала, тебе захочется к ним пойти. А после обеда у них соберется кое-кто из сегодняшних гостей. Думаю, будет занятно.
— Что ж, — сказал он, — возможно, и так.
— Я вообще-то надеялась, что тебе удастся помочь Сирилу. Сирил, это тот, кто работает в Управлении угольной промышленности. Он писал дивные кинорецензии для «Айзис», и ему бы хотелось пробиться в кино.
— Милая, ты, видно, запамятовала, что мои старые друзья потеряли ко мне интерес.
— Разве мистер Винкельман не прислал тебе подарок?
— Ну да…
— А твой друг Боб прислал телеграмму, разве не так?
— Да. Чем немало меня удивил. Тем не менее…
— Разве ты не обрадовался?
— Обрадоваться-то я обрадовался, но…
— Я так и знала, — щебетала она. — И позвонила им.
— Ты что?
— Я позвонила им — сообщила, что ты женишься. Мистер Винкельман сказал, что хотел бы с тобой поговорить в любое удобное для тебя время. У него лежат для тебя какие-то деньги, так он сказал.
— Я должен предстать перед ними, вот как? — Он засмеялся. — Интересно, должен ли я кого-то выдать?
— Не притворяйся, и вовсе ты не сердишься. Что ж я, не понимаю: ты гордый, сам им не позвонишь, вот я и взяла это на себя.
— Вивиан.
— Ты доволен, — сказала она — Признайся.
Норман повертел в руках очки.
— Я вернусь к своему старому делу — стану преподавать, — сказал он. |