Изменить размер шрифта - +
Сделанного не поправишь, каждый должен отвечать за свое. Я к этому готов.

Он снова с жадностью глотнул воздуха. Литума услышал голос лейтенанта:

– Итак, вас при этом не было. А кто был? Лейтенант Дуфо со своими дружками?

Литуме почудилось, будто полковник прищелкнул языком, словно собирался сплюнуть. Однако не сплюнул.

– Я хотел, чтобы этот выстрел утишил его гордыню, – сухо ответил полковник. – Я был поражен. Я не думал, что он способен на подобную жестокость. Он и его люди. Это были его приятели. В конце концов в каждом человеке дремлет зверь. В каждом. Уровень развития тут роли не играет. Впрочем, полагаю все же, что в низших слоях общества, среди метисов это начало сильней. Затаенная обида, сознание своей неполноценности… Водка и субординация довершили дело. Разумеется, в этом мучительстве не было ни малейшей необходимости… Вы хотите знать, раскаиваюсь ли я? Нет, не раскаиваюсь. Можно ли спустить рядовому, который похитил и обесчестил дочь своего прямого начальника? Но я бы сделал это быстро и чисто. Пуля в затылок – и кончено!

«Да у него та же болезнь, что и у Алисии, – подумал Литума, – как ее: "дилюженс", что ли».

– Разве он ее обесчестил, господин полковник? – сказал лейтенант, и Литума в очередной раз удивился, до чего же схожие мысли приходят им обоим в голову. – Еще можно допустить, что он ее похитил, хотя правильней было бы сказать, что они бежали. Они были влюблены и собирались обвенчаться. Это может засвидетельствовать весь Амотапе. О каком насилии может идти речь?

Снова послышалось Литуме щелканье, предшествующее плевку. Когда же полковник заговорил, он вновь увидел того не терпящего возражений деспота, который принимал их у себя в кабинете на авиабазе.

– Дочь командира Таларской базы ВВС не может влюбиться в рядового, – сказал он, сердясь уже на то, что приходится объяснять столь очевидные вещи. – Дочь полковника Миндро не может влюбиться в гитариста с улицы Кастилии.

«Яблочко от яблони недалеко падает», – подумал Литума. Как ни сильна была ненависть Алисии к отцу, но именно от него унаследовала она пренебрежение ко всем небелым.

– Я ведь это не выдумал, – услышал он мягкий голос своего начальника. – О предполагаемом венчании сообщила нам сама сеньорита Алисия. Сама. Мы никаких вопросов ей не задавали. Она нам сказала, что любила Паломино, что он любил ее и что они обвенчались бы, случись в то время в Амотапе священник. Какое же это насилие?

– Разве я вам не объяснил? – в первый раз за все это время повысил голос полковник. – Это ее болезнь, это «delusions», беспочвенные фантазии. Вовсе она в него не влюбилась и влюбиться не могла. Как вы не понимаете, что это все одно и то же: и когда она вам рассказывала о своей любви, и когда показывала лурдским монахиням раны, которые сама себе наносила – и для того лишь, чтобы опорочить меня. Она мстит мне, она карает меня, она заставляет меня платить за величайшую муку в моей жизни – смерть ее матери. Как будто… – он задохнулся, но справился с собой, – как будто я уже не испил эту чашу. Неужели наша полиция не может взять этого в толк?

«Нет, в лоб тебя драть, – подумал Литума. – Не может». Зачем было все так усложнять? Почему это Алисия Миндро не могла полюбить паренька, который так дивно играл на гитаре и так нежно пел? Кто сказал, что белая никогда не полюбит чоло? Почему полковник увидел в этой любви коварный заговор против себя?

– Я пытался объяснить все это и Паломино Молеро. – Полковник снова говорил теперь безразлично, словно отстраняясь и от них, и от произносимых им слов. – Как и вам. Только еще детальней, еще подробней.

Быстрый переход