- Ты как? – спросила я.

- Просто это странно, - тихо сказала она. Подруга смотрела прямо перед собой. – Все это.

Оглядевшись, я поняла, что она имеет в виду. Элизабет Гандерсон, капитан группы поддержки, стояла на ступенях церкви, окруженная группой ребят. Она истерически рыдала в красную футболку, которую комкала в руках. Скарлетт остановилась, когда мы были в нескольких шагах от толпы, так что я прошла чуть дальше, а затем заметила это и вернулась к ней. Подруга стояла, скрестив руки на груди.

- Скарлетт?

- Это была плохая идея. Нам не стоило приходить.

- Но…

Прежде, чем я успела закончить фразу, к нам подошла Джинни Тейбор с трясущимися руками и немедленно ударилась в слезы. От нее пахло лаком для волос и сигаретами. На Джинни было синее платье, которое отрывало ноги слишком уж сильно.

- Господи, - проговорила она, обнимая меня и Скарлетт, и мы с подругой немедленно постарались отстраниться настолько незаметно, насколько было возможно. – Это так ужасно, просто невыносимо. Я не могла есть с той минуты, как узнала. Я просто разбита!

Ни одна из нас не сказала ни слова. Джинни двинулась вперед, все еще держа руки на наших спинах, и нам пришлось следовать за ней. Затем она отпустила одну руку и достала сигарету, еще через несколько мгновений уже разгоняла дым рукой.

- Понимаете, то время, что мы были вместе, может, и не было прямо уж великолепным, но я так его любила! Это просто обстоятельства, - она прокашлялась, встряхнув головой, - которые нас разделили. Но он был буквально всем для меня в эти два месяца. Всем!

Я посмотрела на Скарлетт, которая изучала паперть, и осторожно произнесла:

- Мне очень жаль, Джинни.

- Ну, - тоненьким голосом сказала она, выпуская длинную струю дыма, - все совершенно иначе, когда ты знаешь человека так хорошо. Понимаешь?

- Понимаю, - заверила я ее.

Мы не особенно часто видели Джинни с середины этого лета. После нескольких безумных недель с нами ее отправили в полу-чирлидерский, полу-религиозный лагерь, когда ее родители отправились путешествовать по Европе. Впрочем, нам от этого хуже не стало. Слишком много Джинни – это тоже уже перебор. А через несколько дней после ее отъезда Скарлетт встретила Майкла, и началась вторая половина этого лета.

Мы шли к церкви, и Джинни, безусловно, не могла не устроить большое шоу, когда мы проходили мимо Элизабет. Она снова разрыдалась, и они кинулись друг другу в объятия, плача теперь вместе.

- Это просто кошмар, - сказала какая-то девушка позади меня. – Он так любил Элизабет! Это ведь его футболка, ну, у нее в руках. Она не расставалась с ней ни на минуту после того, как узнала эту новость.

- Я думала, они расстались? – удивилась еще одна девушка, и я услышала, как лопнул пузырь из жвачки.

- В начале лета. Но он все еще любил ее. Неважно, но Джинни Тейбор – такая дура! – сказала первая девушка. – Она встречалась-то с ним, наверное, два дня.

Зайдя внутрь, мы сели сзади, возле двух пожилых женщин, которые вежливо отвели колени в сторону, когда мы проходили мимо них. Напротив входа висели два больших плаката из Майкла: детские снимки и фото из школы, некоторые из них я узнала по ежегоднику. А в середине, самая большая, была именно та фотография из слайд-шоу, где Майкл сидел, смеясь над чем-то, о чем никто из нас уже не узнает. Я хотела сказать Скарлетт об этом, но, когда я повернулась к ней, то увидела, что она просто смотрит вперед, а ее лицо побледнело. Я промолчала.

Служба началась с опозданием, когда люди заполонили всю церковь и начали вставать у стен, держа в руках маленькие брошюры, которые им вручали на входе. Элизабет Гандерсон вошла, все еще рыдая, и шмыгающая носом Джинни Тейбор проводила ее к свободному месту. Странно было видеть одноклассниц в таких обстоятельствах. Некоторые были одеты мило, но соблюдали правила и выбрали что-то подходящее.