Все ближайшие выходные Надечка Кольцова ходила по дому с компасом, потом со свечой. Сверялась с какими-то схемами из учебника. Звонила подругам, погнала Володю к одной из них через весь город - за толстой кипой глянцевых журналов. В конце концов купила три кактуса, заставила мужа передвинуть кровать так, что к двери в спальню приходилось добираться в обход комода, повесила в прихожей "музыку ветра" и связку ненастоящих китайских монеток на красной тесьме.

    И стала спать спокойно.

    Зато лишился покоя Володя Кольцов.

    Не сразу.

    Он работал посменно, то в три часа ночи домой приходил, то уходил рано. Надечкин "фэн-шуй" в прихожей был чуткий, звонкий, и Кольцов даже ботинки надевал, затаив дыхание и скрючившись, а разувался, балансируя на одной ноге, как плясун. Однажды так топтался-топтался, а тут еще половица особая, наступать нельзя - запоет, всех побудит. В общем, вывернулся как-то хитро, даже шею свело. Больно - до искр перед глазами. Проморгался Володя, шипя и охая, а все-таки жену, похоже, разбудил. Потому что дверь в спальню приоткрылась.

    "Сейчас будет мне", - тоскливо подумал Кольцов.

    И было ему. Надечка, сонная и теплая, выплыла навстречу, улыбнулась, как девочка, погладила по больной шее.

    - Застрял? - прошептала в ухо.

    Помогла снять тяжелую куртку, зимнюю шапку и шарф запихала куда-то на вешалку и потащила мужа за руку в теплое гнездо. Кольцов так опешил, что даже не стукнулся, как обычно, коленкой о комод. И вообще, ему показалось, будто кровать стоит так, как раньше, до "фэн-шуя", но это был, наверное, морок от усталости после смены. Потому что едва Кольцов улегся, устроился и умялся, ощущая ни с того ни с сего почти жениховскую радость, как в шее опять щелкнуло, скрежетнули позвонки, и благодать испарилась. Лежал Кольцов, безусловно, у себя в кровати, но только Надечка крепко спала лицом в подушку, и проклятый комод торчал поперек прохода, да и радости, собственно, никакой не было и в помине.

    В другой раз это случилось утром, в выходной день. Сонный Кольцов осторожно шел в ванную, но где-то возле вешалки, под фальшивыми китайскими монетками, его качнуло, занесло в сторону. Он, правда, головой не ударился, но что-то определенно случилось, потому что с кухни больше не пахло раскаленной проволокой. Этот промышленный металлический запах устраивала Надечка, включая тостер. Кольцов, конечно, ел поджаренный хлеб, но яичница с салом была ему гораздо милее. И вот яичницей-то сейчас и пахло.

    Кольцов задышал с открытым ртом.

    Пахло яичницей. С салом.

    Володя двинулся в кухню - куда ему, вообще-то, в трусах был вход запрещен. Наденька, правду сказать, даже не обратила на это внимания - ласково кивнула, и все. В одной руке у нее был сковородник, в другой деревянная лопатка.

    Пулей метнулся Володя в ванную. Жизнь была прекрасна.

    До тех пор, пока он не вышел опять в коридор - умытый-причесанный, предвкушающий редкостный завтрак, - и старым раззявленным тапочком зацепился за порог ванной.

    Кольцова пронесло по коридору, он ухватился за телефонный столик на колесиках, проехался с ним немного. На шум из кухни выглянула Надечка. За ней тянулся шлейф сухого каленого запаха.

    - Одевайся уже, - сказала жена. - А тапки эти выкинь. Убьешься еще.

    Как он в тот день завтракал - Кольцов не помнил. Да и не старался вспоминать, если честно.

    Надечку мужнины странности, конечно, тревожили. Или, сказать точнее, раздражали. Здоровый крепкий мужчина, а в коридоре на ровном месте спотыкается.