— Ты… ты не хочешь выпить чаю?

— Ты же собиралась паковать вещи… Но я не откажусь.

— Мне ужасно хочется выпить чаю.

— Здесь на углу над парикмахерской есть чайная, не пойти ли туда?

— Это далеко, надо переходить улицу.

— Но мне нравится это место.

— Хорошо, пошли!

Хотя он не совсем понимал причину, но сразу согласился. Поскольку я была в подавленном настроении, он согласился бы, даже если бы я предложила ему полюбоваться луной над Аравией.

Маленькое заведение на втором этаже было тихим и светлым. Белые стены придавали ему тепло и уют. Мы сидели в глубине зала друг против друга. Других посетителей не было. Слабо доносилась мелодия из какого-то фильма.

— Юити, если я не ошибаюсь, мы впервые вместе сидим в кафе? Как странно!

— Неужели? — Глаза Юити округлились. Он пил пахучий «Earl Grey», запах которого я не переношу. Я вспоминаю, как часто по ночам в доме Танабэ я ощущала этот запах. Когда я смотрела телик с приглушенным звуком, Юити выходил из комнаты заварить чай. Нередко в потоке времени и настроений в памяти всплывают разные события прошлого. И зимой в кафе вдруг вспоминаются совершенно незначительные вещи.

— Я вспоминаю, что мы с тобой так часто вместе пили чай. Вначале я подумал: как может быть такое, что мы никогда не были вместе в кафе. Но это действительно так!

— Забавно! — улыбнулась я.

— Для меня сейчас ничто не имеет вкуса, — сказал Юити, пристально глядя на настольную лампу. — Наверное, я страшно устал.

— Разумеется, — сказала я, несколько удивившись.

— Ты ведь тоже была усталой, когда умерла твоя бабушка. Я и сейчас хорошо это помню. Я вспоминаю, как мы смотрели телевизор и ты часто переспрашивала: «Что ты сказал?» и лежала на софе с совершенно отсутствующим выражением на лице. Теперь я тебя прекрасно понимаю.

— Юити, я страшно рада, что ты наконец расслабился и способен откровенно беседовать со мной. Я почти горжусь этим.

— Что это значит? Ты выражаешься так, словно это перевод с английского. — На лице Юити, освещенном лампой, появилась улыбка. Его плечи подрагивали под темно-синим свитером.

— Что?.. У меня… — начала я, но не закончила фразы. Я просто взмолилась, чтобы ясное впечатление при воспоминании о том, как мы сидели друг против друга и пили вкусный горячий чай в этом светлом, теплом месте, хотя бы чуточку помогло ему спастись.

Слишком откровенные слова несколько приглушают серьезность. Когда мы вышли из чайной, над нами было густо-синее небо и начало холодать.

Когда мы подошли к машине, он, как всегда, открыл дверь и, посадив меня, занял место водителя.

Машина тронулась, и я сказала:

— Очень немногие мужчины отворяют дверь для женщины. Это здорово!

— Так меня воспитала Эрико! — рассмеялся Юити. — Если бы я не делал это для нее, она рассердилась бы и не села в машину.

— Хотя она была мужчиной! — рассмеялась я.

— Да, да, хотя она была мужчиной…

Опустилась пелена молчания.

Уже была ночь. Остановившись перед светофором, мы наблюдали, как перед ветровым стеклом проходят люди: клерки, конторские дамы, молодые и старые. При свете фонарей все они выглядели красивыми. Тонущие в молчаливом ночном холоде, закутанные в свитера и плащи, все стремились отыскать какое-нибудь теплое место.

И тут я подумала, что Юити точно так же открывал дверь для той девушки, и сразу почему-то пристяжной ремень начал мне жать. С удивлением я поняла, что это и есть ревность.