|
– Других предположений у меня нет. – Может, гулял с собакой? – Вряд ли... Он что-то говорил, что возвращается с ночной смены... – Маша нахмурилась, задумалась, припоминая детали. – Знаешь, чем больше я думаю о нем, тем больше он кажется каким-то... странным, что ли. – Кто? – Да этот мужик, спаситель. – Девушка сделала маленький глоток кофе. – Холодный, как лед... – Холодный?! – Да. – Маша удивленно посмотрела на вскрикнувшего профессора. – Он сказал, что замерз, что простудился. А я, знаешь, я не почувствовала, что он болен. Он такой... крепкий. – Холодный? Это бывает. – Кабаридзе выдавил из себя смешок. – Скажи, а волосы? Какого цвета у него были волосы? – Белые, – сразу же ответила девушка. – Абсолютно белые. Я сначала решила, что он старый, а потом пригляделась – нет, крепкий мужик, лет сорока. Может, альбинос? Ой, а еще у него глаза, красные... Я их увидела и подумала, что он действительно болен. – Черт! – Что случилось? – Ничего, – профессор отвел взгляд. Это было настолько неожиданно, что Маша не обратила внимания на смертельную бледность, покрывшую лицо профессора. – Да что случилось, Реваз? – Ничего. Кабаридзе взял себя в руки. «Господи, девочка, знала бы ты, КТО тебя выручил! Но почему он это сделал? Почему вмешался? Почувствовал?» – Ты с ним разговаривала? – Так, пара фраз, – протянула девушка. – Я была не в том состоянии... – Да, действительно, извини меня. – Кабаридзе осторожно обнял девушку за плечи. – Извини, я не подумал. – Он вздохнул. – Зачем ты вообще пошла на эту вечеринку? Маша прижалась лицом к плечу профессора и всхлипнула: – Я дура, извини меня, Реваз, я дура, дура! Он ласково погладил светлые, еще влажные волосы девушки, прикоснулся к ним губами. – Ты хотела уйти? – Да. Ты не знаешь, Реваз, ты не знаешь. Давай не будем говорить... – Не хочешь делать мне больно? – тихо спросил Кабаридзе. – Да, да. – Плечи девушки задрожали. – Я хочу быть с тобой, Реваз, но стараюсь не быть. Я не знаю, как сказать... Я не хотела возвращаться. Никогда. Ты поймешь потом... Но эта история... Когда все закончилось, я вдруг подумала, что могу поехать только к тебе. Я не хотела, но ничего не могла с собой поделать. – Это называется любовью, девочка. – Кабаридзе еще крепче прижал к себе Машу. – Ты не хочешь делать мне больно, потому что любишь. – Да. – Она подняла на мужчину голубые, полные слез глаза. – Я люблю тебя, Реваз. Люблю. – А я люблю тебя, – негромко, но отчетливо произнес профессор. – Безумно. – Но это ненадолго. – Она попыталась улыбнуться. – Мы только мучаем друг друга, Реваз, мы мучаем. Я давно хотела тебе сказать, что я... – Машенька, я все знаю. – Знаешь? – Она ошеломленно посмотрела в глаза Кабаридзе. На этот раз он не отвел взгляд. – Что ты знаешь? – Я знаю, что ты смертельно больна, девочка. Что даже по самым осторожным прогнозам, тебе осталось не больше месяца. «Это в самом лучшем случае», – холодно добавил рассудок. – Но откуда? – Ты забыла, что я врач, – грустно улыбнулся профессор. – И мне не нужно проводить анализы того, что я и так вижу. Я знал о болезни с того самого момента, как тебя увидел. – И молчал. – И любил. Маша провела рукой по щеке Кабаридзе. – Ты ждал, что я расскажу сама? – Я не хотел говорить о том, что тебе неприятно. – Подожди... – Девушка задумалась. |
