– Мы провели расследование, а отчасти нам просто повезло, – скромно поведал Хатиб. – Везение – дар Аллаха, а Аллах никогда не обходит своей милостью нашего раиса.
Присутствующие согласно забормотали и закивали головами.
– За два дня до того, как бени Наджи сбросили бомбы на Эль‑Кубаи, мы установили неподалеку пост дорожного патруля. Как обычно, мои люди искали дезертиров, проверяли, не везет ли кто контрабандные товары… и регистрировали номера проезжающих автомобилей. Два дня назад я сам проверил эти номера. Большинство принадлежало местным грузовикам и фургонам. Но среди них оказался один дорогой легковой автомобиль с багдадским номером. Мы разыскали владельца, который, должно быть, не без причин заехал в Эль‑Кубаи. Но по телефону мы выяснили, что в тот день на подземном предприятии его не было. Тут я задумался: зачем же он крутился возле предприятия?
Хассан Рахмани молча кивнул. Расследование проведено неплохо – если только оно было правдой. Одна неувязка: все рассказанное слишком непохоже на Хатиба, обычно полагавшегося на грубую силу и жестокость.
– И почему же он там оказался? – поинтересовался раис.
Хатиб помедлил, чтобы слушатели лучше осознали всю важность того, что он собирался им сообщить.
– Чтобы составить детальное описание автомобильной свалки, определить точное расстояние от ближайшего наземного ориентира и точный компасный пеленг – словом, все для того, чтобы вражеская авиация быстро нашла цель.
Слушатели разом, как один человек, выдохнули.
– Но это выяснилось позже, сайиди раис. А сначала я пригласил того человека к себе, в штаб‑квартиру Амн‑аль‑Амма, для откровенной беседы.
Хатиб мысленно вернулся к той «откровенной беседе», что состоялась в подвале под штаб‑квартирой Амн‑аль‑Амма в Саадуне, в подвале, который называли гимнастическим залом.
Обычно Омар Хатиб доверял допросы своим подчиненным, а сам довольствовался тем, что устанавливал уровень жесткости допроса и анализировал результаты. Но тут был особый случай, на этот раз требовалась особая тщательность, поэтому Хатиб сам допрашивал подозреваемого, запретив подчиненным открывать звуконепроницаемую дверь камеры.
В потолок этой камеры на расстоянии около ярда один от другого были вделаны два стальных крюка, с которых свисали короткие стальные цепи. На цепях был укреплен деревянный брус. Хатиб привязал подозреваемого за запястья к концам бруса так, что тот оказался наполовину вздернутым на дыбу, наполовину распятым. Висеть не на вытянутых вертикально руках намного труднее, и несчастный испытывал адские муки.
Ступни подозреваемого, не достававшие до пола дюйма четыре, Хатиб привязал к концам другого метрового бруса. Подозреваемый висел в центре камеры, поэтому Хатиб мог подойти к нему с любой стороны, а крестообразная поза давала доступ к любой части тела.
Омар Хатиб положил плетеный ротанговый хлыст на стоявший в стороне стол и подошел к несчастному. После первых же шести‑десяти ударов отчаянные вопли прекратились, уступив место неразборчивым мольбам о пощаде. Хатиб уставился в лицо подозреваемому.
– Ты дурак, друг мой. Ты мог бы умереть легкой смертью. Ты предал раиса, но наш раис милосерден. От тебя мне нужно только признание.
– Нет, клянусь… ва‑Аллах‑эль‑адхим… клянусь Аллахом, я никого не предавал.
Мужчина плакал, как ребенок, слезы агонии ручьями текли по его лицу. Слабак, подумал Хатиб, этот долго не протянет.
– Нет, предал. Ты знаешь, что такое «Кулак Аллаха»?
– Конечно, – пробормотал несчастный.
– И ты знаешь, где хранилось это устройство?
– Да.
Согнутой в колене ногой Хатиб резко ударил мужчину в пах. Тот машинально попытался согнуться, но не смог. Его стошнило, рвота текла по всему его телу, капала с члена. |