В комнате для свиданий стало совершенно тихо и как-то неловко, будто он сказал непристойность, и никто не знает, как реагировать: то ли не заметить, то ли свести все к шутке.

— Никак, — глухо ответил Куто. — Я понимаю, что никак. Я бы хотел попросить у нее прощения.

— Жан-Луи крайне сожалеет, — твердо и уверенно подтвердила Стрюз, качнув головой так, что на длинных серьгах блеснули отблески света. — При благоприятном исходе дела он станет, я уверена, полноценным членом общества, осознав свои ошибки.

— Мсье Куто, — негромко и четко спросил Джереми, не обращая внимания ни на кого. — Есть мнение, что перенос удался — и на самом деле личность академика сохранилась в вашем теле. Что вы думаете об этом? У вас есть какие-то необычные ощущения? Возможно, вы чувствуете чье-то влияние?

— Мой клиент не будет отвечать на этот вопрос!

Мальчишка смотрел на него удивленно, но совершенно спокойно, будто не понимая, о чем речь. А Лара, так резко и звонко оборвавшая, сверкнула глазами, заговорила по-русски с сопровождающим — Джереми и не думал, что она знает русский — и тот безукоризненно вежливо сообщил, что встреча окончена.

Выходя, Джереми оглянулся на Куто. Тот стоял у стены, неестественно выпрямившись, слегка запрокинув голову к лампам и не глядя на посетителей. Джереми подумал, каков шанс, что Стрюз проиграет дело? И не останется ли Куто здесь, в качестве объекта для следующего переноса. Мысль была омерзительна. Из этих стерильных коридоров и комнат хотелось бежать, вопя от ужаса, стоило представить, как ждешь недели, месяцы, пока за тобой опять придут и на этот раз — наверняка. Но почему Лара так отреагировала на невинный, в сущности, вопрос? Что так затронул Джереми своей почти случайной репликой?

Возвращаясь в отель, он прикидывал план новой статьи и боролся с непонятным раздражением, поднимавшимся при одном воспоминании о Куто. Нет, раздражение-то было понятным — Джереми не собирался сочувствовать насильнику и мерзавцу. Только вот… Каково это — снова ждать смерти, избегнув ее в первый раз? Можно ли остаться прежним после такого? И почему Стрюз… испугалась?

Подонок будет жить

«19 октября 2142 года, во вторник, в час сорок две минуты пополудни, консилиум врачей Московского института экспериментальной нейродинамики имени В.М. Бехтерева принял решение отключить больного от аппаратов искусственного жизнеобеспечения, и через шестнадцать часов восемь минут сердце знаменитого учёного, первопроходца ментальных путешествий, академика Российской Академии Медицинских Наук (РАМН) Виталия Михайловича Навкина перестало биться. Но умереть в этот день должен был совсем другой человек.

Читатель позволит мне коротко обрисовать его. Наш герой родился в Марселе, в семье мелкого чиновника местной администрации, занимавшегося вопросами регулирования городской канализации и зарекомендовавшего себя на службе человеком честным, неподкупным и, по свидетельству сослуживцев, недалёким. Впрочем, нам неизвестно, насколько такому свидетельству можно доверять, учитывая, что он весьма неплохо проявил себя во время Большого марсельского паводка, за что был отмечен правительственной наградой и заметкой в «Le Soleil» от 2-ого марта 2111 года. Не хочу вдаваться в дешёвый психоанализ и утверждать, что парень, родившись третьим сыном в небогатой семье, к тому же, не в самом спокойном городе, полном иммигрантов и наркоторговцев, не мог пойти по другому пути. Мог. И в школе он подавал надежды (с седьмого по девятый класс его тесты показывают отличные знания по химии и математике, а в четырнадцать лет он выигрывает городскую олимпиаду по математике), но связался с местными бандами и стал, очевидно, приторговывать наркотиками, а с шестнадцати лет не раз привлекался к беседам и следственным мероприятиям, которые, однако, не выявили прямых доказательств его вины.