Саньке казалось, что сама она давно уже спит, только новые ее глаза дают ей силы не упасть, не свернуться под стенкою калачиком, не засопеть довольным носом. Они заставляли ноги шагать и шагать, и этому шаганию, похоже, не было предела…

Одна за одной, по обеим сторонам прохода, перед одним только Санькиным взором, охотно раздвигали свои плотные задвижки овальные проемы. Они ей беспрепятственно дозволяли озирать сокрытые внутри покои, приглашали войти, осмотреться. А и было чему там подивиться, на что рот разинуть: одним только пересветьем разным, обдающим Саньку то беспричинным блаженством, то неуместной кручиною, то восторгом, можно было потешаться хоть целый год. Да вот только не смела девчаточка переступать высоких понизу дверных порогов. Больше всего пугала ее безоконность тех покоев. Она напоминала Саньке кладовуху в теткином доме. Так что боязнь ее была оправдана прежней неволею…

Отворились перед Санькою и такие покои, где, безо всяких таких фокусов, можно было просто посидеть, полежать, разные картинки на стенах поглядеть. Но только и понятной простотою не могли они заманить Саньку в свое нутро…

По всему чувствовалось, что дьяволица устроилась в болоте распрекрасно и надолго. Одно вызывало полное недоумение: неужели Явлена с таким огромным хозяйством управляется в одиночку?! За все хождение ни единая живая душа ни радостью, ни испугом не отозвалась Саньке. И даже легкой тенью не промелькнуло нигде никакое дыхание…

Тогда Санька стала подумывать, уж не разглядывает ли она ходит то, чего на самом деле и нету? Может, хозяйка логова образовала тут одну лишь видимость, на случай появления такой вот доверчивой дурехи? Получалось, что видимость надо было все-таки осознавать наощупь. Тогда и пришлось Саньке переступить высокий порог.

Она очутилась в окружении довольно просторного, очень занимательного сада. Снизу, из-под каких-то мудрено завитых решеток, под которыми серебрилась чистая вода, не только по стенам, но и по потолку всползали-цеплялись за ловкие выступы разные там всякие вьюны да повилики. Их долгие плети, унизанные густотой листьев, свешивали где лопушистые, где метельчатые, где в стрелку выведенные цветения. Во всей пышности лепестков копошились да посвистывали забавные птахи, вспыхивали недолгими огоньками какие-то иные порхуны. В стороне, у одной из торцовых стен, вделанное прямо в пол голубело огромное корыто, полотенце висело на блестящей перекладине. Оно было еще мокро. Кто-то недавно тут мылся. Вот интересно! А противоположная стена оказалась совсем голой.

Когда Санька подошла к ней, то поняла, что она покрыта точно такой же ровной, мерцающей белизною, как верхний на болоте настил.

Вот теперь-то девчатке совсем нетрудным делом оказалось понять, что эта лысина, среди остальной пышности, образована тут не без умысла. Похоже, что Явлена не имела крайней нужды подниматься всякий раз на болото, если ей было желательно вызвать тени ее однородцев. Должно быть ей, прямо из этого сада удавалось и подсмотреть и подслушать своих противников.

“Ой, да как хорошо бы, — подумалось Саньке, — взять да выманить оборотней из занебесья, тех, которым не терпится отыскать болотную эту диву. Оно бы небольшая беда самой пострадать при этом, лишь бы лысоголовые посчитались с ведьмою, утрясли бы с нею свои дела…”

Так мечталось Саньке, хотя понимала она, что без дьявольского ожерелья ни откуда никого не заманить ей сюда, не дозваться. Да и не сама ли Явлена доложила на болоте Шайтану, что покуда владеет она своим проклятым ошейником, никакие мировые страсти ей не страшны…

И все же Санька, из простого упорства, попросила стену:

— Покажи, а! Чо ты умеешь делать?

Знакомыми искрами ответная белизна стены вспархивать не стала, она взяла и просто засветилась сплошным, ровным светом.