— Откуда же такая уверенность, что она сбежала с холопом? — прикрикнул Зигфрид.

— Да ведь их накрыли…

— Есть какие-нибудь доказательства? Видел кто-нибудь? — продолжал допрашивать крыжак.

Гмунда стала плакать; что-то лепетала, бросалась из стороны в сторону, жаловалась на судьбу. Зигфрид, торопившийся назад, к своим, терял терпение и ворчал:

— Посылать за ней погоню? Куда? Кого? Разве дело нашей челяди разыскивать сбежавших девок?

Зигфрид так только говорил, однако, было видно, что он не прочь оказать помощь Гмунде. Угроза, что девушка может разболтать по свету о порядках в доме Гмунды, заставляла и его задуматься.

В воротах стоял старший придверник, старый, грузный человек, с любопытством присматривавшийся, а может быть, и прислушивавшийся к пререканиям Зигфрида и Гмунды. К нему, как к верному слуге, Зигфрид обратился с укором по адресу холопов, угнавших у Гмунды девушку.

Привратник, опытный и много лет прослуживший в замке, покачал головой.

— Странное совпадение, — ворчал он, — у вашей сестры пропала девка, а у нас сбежал ночью малец, сирота, которого воспитывал брат Бернард… а вместе с ним и тот негодяй-батрак, собачья кровь, литвин, которого бы я давным-давно повесил… А брат Бернард его держал, кормил и посылал шпионить…

Зигфрид напустился на привратника.

— Да ты не врешь? — воскликнул он.

— Как бы я стал говорить, если бы мы не обыскали раньше все углы и верхнего, и нижнего замка и не перетрясли бы все… Ведь и меня брат Бернард взял на допрос… Метался и рычал, зачем я пропустил его в ворота… Я-то! Да у меня кот и тот не выйдет без разрешения. Ну, а из нижнего замка, где около конюшен и лазарета вечно толкутся люди, то входят, то выходят, там можно вывести из замка сотню, и никто не догадается… Дураки они, что ли, чтобы лезть сюда, где попадутся, а не туда, где ворота настежь…

Зигфрид задумался, не желая выдавать перед придверником свои сокровенные мысли. А потому, обратившись к Гмунде, сказал ей шепотом:

— Иди домой, иди! Все, что можно, сделаем. Ночью удрали отсюда еще двое. Значит нашелся след; ушли вместе, вместе их и словят, так как наверно Бернард зевать не будет…

С этими словами Зигфрид отпустил сестру и спешным шагом вернулся в залу пиршества.

Первые выпитые натощак кубки уже властно ударили в головы пирующим, так что из-за шума и крика нельзя было разобрать слова. Звенели чаши, как трубный звук раздавался хохот; воздух был наполнен запахом острых приправ. Прислуга убирала первую очередь яств и собиралась подавать вторую. Огромные четверти дичины, горы жареной, вареной и тушеной птицы, плавающей в разных сногсшибательных подливках… Ко всему тянулись голыми руками и ножами, а охотничьи собаки грызлись под столом за брошенные кости.

Зигфрид в поисках свободного места нашел только одно, на самом конце стола, где примостился всегда скромный и старавшийся не быть на виду брат Бернард. Его-то Зигфриду и было надо… Бернард сидел, облокотившись, и еще не принимался за еду; даже не вынул из-за пояса ножа, а весь казался погруженным в думу. Кругом смеялись, он же кручинился и тосковал.

Зигфрид наклонился к его уху.

— Слышали вы… знаете?.. — спросил он. — Говорят, ваш воспитанник исчез… убежал с каким-то батраком… меня пробрала Гмунда за то, что наши холопы увели у нее девку… Кто ж, как не они?!

Бернард рванулся к Зигфриду.

— У нее была на воспитании литвинка? — спросил он, оживившись.

— Такая же, как ваш вое… — но встретив взгляд Бернарда, не докончил.