Я специально прикрыл Мюллера так, чтоб пуля Клячина не задела никаких жизненно важных органов.

Риск, конечно, был. Но просто стоять и смотреть, как дядя Коля грохнет оберштурмбаннфюрера я не мог. Сдохнет этот фриц — война не остановится. И Гитлер не остановится. А вот я уже хрен попаду не то, чтоб в Берлин, а вообще хоть куда-нибудь. Теперь же Алексей Витцке — герой, который предотвратил гибель одного из важных людей Рейха.

— Как? Как и откуда взялся этот стрелок… — С отчаянием высказался Риекки, уставившись в одну точку.

— Знаете, господин полковник, полностью с вами согласен. Совершенно не понимаю, как и откуда он взялся. — Повторил я вслед за начальником сыскной полиции. И в моих словах вообще не было ни капли лукавства.

Глава десятая

Я собираюсь «шерше ля фам», но «ля фам шерше» сама

— Итак… Что мы имеем в сухом остатке? Я лишился чести быть представленным Ольге Константиновне — это минус. Я спас жизнь Генриху Мюллеру — это плюс. Спас жизнь фашисту… Дед, прости. У нас не было другого выхода. — Шепотом, практически неслышно высказался себе под нос, а потом уже во весь голос, громко добавил. — Нет, как же я исключительно хорош! Героические страдания мне к лицу.

Затем поправил волосы, улыбнулся своему отражению в зеркале, отошел от здоровенного шкафа, на котором это зеркало висело, и плюхнулся на кровать. Покосился в сторону картины, где скорее всего находится что-то связанное с прослушкой. Именно на изображение цветочков-василечков в прошлый раз смотрел мой дружище Олав.

Усмехнулся, снова встал с кровати, приблизился к картине. Минуты две изучал ее пристальным взглядом, потом резко схватил край рамы и отодвинул в сторону.

— Ну конечно… Слуховое окошко… Средневековая Европа… Эй, любезный!

Я наклонился вперёд и со всей дури рявкнул прямо в небольшое отверстие, которое имелось в стене. Из соседнего помещения послышался грохот. Видимо, кое-кто от неожиданности свалился на пол.

— Прием! Юстас Алексу! Передайте господину Риекки, что я жив, здоров и в прекрасном настроении. Пусть шурует сюда. У меня срочное дело! Понимаешь по-русски, мой скромный финский дятел?

За стеной стояла гробовая тишина. Либо сильно упал бедолага, либо не знает, как реагировать. Эх… Никакой фантазии у людей.

— Мммм… Ну, думаю, точно понимаешь. Вряд ли туда посадили человека, не знающего русский. Доброго дня!

Я отпустил картину, развернулся и задумчиво осмотрел спальню. Окошко, это понятно. Это, так сказать, экстренная мера. Но поставить профессиональную прослушку любой сыскарь просто обязан. Я, конечно, не самого лучшего мнения о Риекки, однако считать его конченым идиотом — опрометчиво.

Напряг память, вспоминая, была ли уже в это время какая-нибудь аппаратура, предназначенная для подобных целей. В итоге, ни черта не вспомнил, но решил не рисковать и лишнего ничего не говорить. Моё недавнее высказывание про Мюллера и Чехову не считается. Его вряд ли кто-нибудь смог бы расслышать. Просто…

Самое хреновое в работе разведчика, что тебе не с кем посоветоваться. Не с кем обсудить какие-то неожиданности. Например, внезапное воскрешение Клячина. А оно охренеть, насколько внезапное и неожиданное. С огромным удовольствием я бы его обсудил, к примеру, с товарищем Шипко.

Можно предположить, будто Николай Николаевич чудесным образом остался жив, а потом не менее чудесным образом выбрался из леса и… Вот тут, с этого «и» начинается лютая дичь.

Во-первых, я получил часы отца, спустя некоторое время. Как-то же они попали к Шипко. Вряд ли Клячин, будто дедушка Мороз, подкинул подарочек Панасычу.

Второй момент — появление дяди Коли в Финляндии, на мероприятии, где находился Мюллер, с оружием за пазухой.