Оля протянула мне тонкую папку из еще не потрепанного картона:

— Он, когда уходил, скандал устроил. Орал, мол, Петрович пьет — и его не трогают, а его самого за какие-то надуманные мелкие хищения увольняют. Я же, кричал, не прогуливаю и не пью, как мастер. А Раиса Робертовна за Петровича вступилась. Пусть, говорит, выпивает фронтовик маленько, но мужик он — кремень и никогда не опаздывает, и за тридцать лет работы на фабрике ни одного прогула не заработал. Тогда Степанов обозвал Звереву ведьмой, представляешь, прямо при сыне. Олежка с ней был. А Раиса Робертовна разозлилась и сказала, что мол, трудовую не отдаст, пока тот не извинится перед ней, и чтобы сын ее при этом тоже был. Степанов выскочил и исчез. Мы его уволили без личного присутствия. Он потом приперся за трудовой, а Зверева ему напомнила свое требование. Тот извинился, а она ему говорит, что этого недостаточно. Сын не слышал. Вечером, говорит, придешь ко мне на лестничную площадку в доме, где я живу, и попросишь прощения в подъезде — при сыне. Ужасно зла она на него была, ну, ты представляешь!

— Когда это было, Оля? — встрепенулся я.

— Да пару дней назад.

— Почему ты это сотрудникам вчера не рассказала?

— Так не было меня вчера, сегодня только с больничного вышла и сразу в бой.

Я открыл анкету личного дела и обомлел. На меня смотрел тот самый “сталевар с советского плаката”, что так мило беседовал с Зиной, когда я зашел за характеристикой к ней. Вспомнил его. Та же широкоскулая самодовольная рожа. Глаза с ироничным прищуром.

Я почитал его анкету. Степанов Валерий Гаврилович, 1957 года рождения. Ничего необычного. Школа, ПТУ, армия. Обычный советский парень со склонностью к клептомании. Я записал его адресок и протянул папку кадровичке:

— Спасибо, Оленька, побежал я.

— Олежку не нашли? — крикнула вдогонку она.

— Найдем, теперь точно найдем!

Я спустился в цех и нашел Погодина. Тот грустно слонялся среди работяг, пытаясь нарыть хоть какую-то ценную информацию.

Я схватил его за рукав и оттащил в сторонку:

— Бросай, Федя, это гиблое дело. Погнали, адрес проверим один, пока у нас машина под жопой.

— А что я начальнику своему скажу? Егорыч меня сдаст. Он языком любит трепать!

— Не ссы, это по убийству Зверевой адресок проверить надо. Интересный там тип живет. Возможно, наш клиент…

— Как это? Убийца, что ли?

— Долго объяснять, по дороге расскажу. Поехали.

— Только с Егорычем сам будешь договариваться!

<strong/>

Глава 21

Оперская копейка неслась по колдобинам грунтовой дороги. Асфальт приказал долго жить еще пару километров назад. Мы ехали среди покосишихся бревенчатых домишек с шиферными крышами, на которых желтыми медузами мохрилась лишайниковая растительность.

Окраины Новоульяновска изобиловали частным сектором из слившихся с городом окрестных деревенек. Город разрастался со скоростью звука, неумолимо поглощая ветхие деревушки. Проглатывал дома, кривые огородики и целые улицы. Дома шли под снос, а их жителям давали квартиры в новостройке по по нормам квадратных метров на человека, которые возводили тут же рядом. С балкона панельной многоэтажки можно было наблюдать деревенскую жизнь, которая еще пурхалась и держалась на плаву, но была обречена погрязнуть в глобальной урбанизации.

Часто в таких панельках можно было встретить козу или куриц на балконе. Деревенские привычки держать в хозяйстве животину искоренялись с трудом.

Нередко сами хозяева оборудовали на балконе лежак. Ночевали на свежем воздухе, рассказывая, что в бетонной коробке им тесно и душно. И кажется, что потолок падает. Нет простора для русской души.