Мы зашли в пустую квартиру, как заговорщики. Заниматься мы не собрались, и Катя чувствовал себя чуть ли не преступницей. Вот времечко… Даже за ручку чтобы подержаться, и то надо было с месяц сначала подружить.

Мы расположились на кухне, я разлил по фарфоровым чашкам чай. Их я принес специально из серванта, что занимал пол стены в зале. Не хотелось угощать Косичкину из эмалированных с отколотыми краями железных кружек. Поэтому пришлось временно разукомплектовать элемент декора каждой советской квартиры.

Индийский чай из квадратной, дешевого вида пачки, больше похожей на разукрашенную ребенком туалетную бумагу, оказался божественным. Аромат его напоминал запах весеннего луга после дождя, отдавал дымком костра. С таким чаем и кофе не нужен. Я взял в руки пачку и повертел: “НЕТТО 50 г. Цена 38 коп”.

Надо запомнить, раз мне тут еще долго жить. Хотя чаев тут наверняка выбор небольшой: индийский, цейлонский и грузинский. Других не припомню.

— О чем ты со мной хотел поговорить? — уже расслабленно улыбнулась Катя, взяв из хрустальной вазочки ириску.

— Я передумал поступать в мед, — сказал я.

— Что? Но почему? Ты же всю жизнь об этом мечтал.

— Со мной кое-что произошло. Я хочу работать в милиции, но для этого мне надо получить рекомендации из горкома комсомола. Так просто не поступить.

— Рекомендации? — всплеснула руками Косичкина. — Да тебя чуть не исключили из комсомола полгода назад.

— За что? Расскажи мне, я после вчерашнего падения плохо соображаю.

— А ни за что!

— Так разве бывает?

— Конечно, бывает! В слетах ты не принимал участие, в спортивных мероприятиях и в художественной самодеятельности тоже, в агитационной работе ты ноль. Ты нечего не делал, как комсомолец. Тебя не исключили только потому, что я за тебя поручилась. А ты даже этого не помнишь.

— Ты? Поручилась?

— Ну да, секретаря школьного комитета комсомола послушали. И на совете тебя не исключили.

— Ты главная комсомолка в школе? — вытаращился я на Косичкину.

В моих глазах она выросла на два порядка.

— Ох, Петров, ты придуриваешься или просто от мединститута откашиваешь? Мы с тобой по целевому поступаем вне конкурса. На нас документы все готовы. Что мы скажем в гороно? Что молодой строитель коммунизма вдруг передумал выполнять возложенные на него партией задачи? Что поддался веянию буржуазных идей и не хочет учиться, а хочет наживаться на рабочем классе, используя мошеннические схемы спекулянта и фарцовщика.

— Ты что, Косичкина? — я чуть чаем не захлебнулся. — Я ж ментом хочу стать, а не бизнесменом.

— Каким еще бизнесменом?

— Это потом так спекулянтов называть будут.

— Когда потом? — с подозрением уставилась на меня девушка.

— Не скоро, сама увидишь, все равно сейчас не поверишь..

— Подожди, Петров! Ты что? Веришь, что паразитирующих на рабочем классе, будут называть красивыми иностранными словами? И считаешь, что партия это позволит?

— Не будет партии.

— Что?

— Вернее будет, но не одна, как сейчас, а много. А толку от них будет, как от хромого козла кислого молока.

— Думай, что говоришь, — зашипела Катя. — Да за такие антисоветские слова могут…

Меня достала эта политическая перепалка и я решил заткнуть ей рот в прямом смысле этого слова. Губами. Я обхватил руками ее затылок и резко притянул к себе, накрыв ее губы поцелуем. От нее по прежнему пахло сиренью, а от губ чувствовался вкус ирисок.

Косичкина несколько раз дернулась и обмякла. Я приобнял ее поудобнее. Моя рука заскользила по ее бархатистой шее ниже, по плечу, по спине, по талии, по упругой ягодице.