Рамирес еле волочил ноги. Лаборатория сменяла лабораторию — он побывал уже в четырех. Но эти поиски не лишены интереса. Рамирес всегда любил науку. Подумать только, как мало все мы значим… Может быть, мы просто подопытные кролики Господа Бога… От этой ужасной мысли Рамиреса, несмотря на жару, пробрала дрожь. В конце концов, он делает свою работу. Жан-Жан будет доволен. А он, Рамирес, спокоен.

Результаты проверки ничего не дали. Нужно было продолжать поиски. «Думать дальше». Жан-Жан пробежал глазами список, который протянул ему Рамирес. Список служащих, уволенных из научных лабораторий, работавших «с живым материалом» в последние пять лет. Хорошо, он проверит фамилии, адреса и так далее — обычная рутина. Но Жан-Жан сгорал от нетерпения.

— Я горю, Мелани, горю!

— Но, капитан, не сейчас же!

Коротышка нервничал. Его мучил голод. Жуткий голод. Он метался по гостиной, пиная пустые банки из-под пива. Он не мог усидеть на месте. Взял ключи, лежавшие на столе. Вышел. Ночь была жаркой. Липкой. Он направился в район порта.

Разбитые пивные бокалы перед стойкой бара. Музыка, оглушительными волнами льющаяся из открытых машин. Лица, блестящие от пота и косметики. Хохочущие немцы. Взвинченные байкеры на грани стычки. Цветочницы с охапками роз, монотонно расхваливающие свой товар. Какой-то тип, фальцетом тянущий фолк, его завывания перекрывал саксофон, на котором играли перед соседним баром. Грохот мотоциклов. Перебранки. Свист. Плач ребенка.

Коротышка не торопился, изучал. Вдруг он замедлил шаг. А вот это интересно… Посреди улицы, пошатываясь, стоял старик горбун, почти карлик, и распевал во всю глотку оперную арию. Взгляд коротышки переместился с горбуна на блондинку со скульптурными формами, в красной мини-юбке, которая потягивала за столом коктейль. Квазимодо и Эсмеральда, слившиеся в единое создание, — мечта любого скульптора!

Горбун замолчал, прикуривая сигарету от зажигалки с голой девицей, уверяющей: «Я люблю тебя». Чтобы познать любовь, нужно полное слияние, усмехнулся коротышка, машинально теребя медальон со святым Христофором. Скоро он это узнает.

Старик с трудом нащупал карман, трясущимися руками положил туда зажигалку и двинулся с места: правая нога скользила в одну сторону, левая — в другую, этакий горбун-конькобежец, дрейфующий по асфальту, прежде чем пристать к «Морскому бару» в глубине порта и окунуться в дымную атмосферу кабака.

Коротышка удовлетворенно затянулся в последний раз сигаретой, отбросил ее и направился к высокой блондинке. Она тянула неизвестно какой по счету коктейль, постукивая длинными пальцами с накрашенными ногтями по желтому пластику. Коротышка встал рядом. Блондинка подняла глаза на этого ублюдка с обиженно надутыми губами, насвистывавшего грустную мелодию. У нее были широкие скулы, ярко-красный рот, синие круги под глазами, квадратные, хорошо пригнанные друг к другу зубы, широкие челюсти.

Коротышка достал бумажник, не глядя на девицу, пересчитал деньги. Она тут же загасила сигарету и встала. Он двинулся вдоль набережной. Она следовала за ним, недовольно ворча. Ее красная мини-юбка покачивалась, как парусник на морских волнах. Сегодня — мой день поэзии, весело подумал он.

За портом, на краю мола, был паркинг. Большой паркинг. Почти пустой. Люди пользовались им днем, когда шли на пляж. Ночью это было место встреч подгулявших геев, пар, подыскивающих себе партнеров, или любителей приключений… Никто не интересовался, чем именно вы занимаетесь в тени пальм. В конце паркинга, там, где кончался мол, был маяк, который выплевывал короткие очереди света на тихую воду.

Блондинка слышала стук собственных каблуков по цементу. Он что, ее на рыбалку зовет, что ли? Ладно, после этого — домой, на сегодня хватит.