В обширной столовой его барских хором пировали человек тридцать разбойников; одни — в нарядных плисовых полукафтаньях, забрызганных кровью, запачканных грязью; другие — в лохмотьях, в серых зипунах, в красных рубашках с засученными рукавами; у одного за поясом заткнуты были пистолеты, у другого торчал широкий нож; по углам стояли длинные винтовки и рогатины, а посредине комнаты — бочка вина с выбитым дном. Кругом ее валялись стеклянные бутыли и наливки разных цветов стояли лужами на полу. У самых дверей лежал зарезанный старик, дворецкий Ильменева, а подле — внук его, грудной ребенок, с размозженною головою был брошен на кучу разбитых бутылок. По всей комнате валялись узлы с платьем, серебряная посуда, ларцы и окованные железом сундуки. На одном из них сидел человек лет тридцати, в зеленой куртке, небольшого роста, плечистый, с отвратительной красной рожей и обритым лбом. Это был известный есаул Рощина, беглый солдат по прозванию Филин, самый кровожадный зверь из всей этой стаи голодных волков.

— Эй ты, Еж! — закричал он сиповатым голосом одному из разбойников, — подай-ка мне еще стаканчик винца: что-то на сердце невесело. Да куда девался атаман?

— Вон, в том покое; все возится около железного сундучка, — отвечал разбойник, подавая есаулу серебряную чару с вином.

— Да что он ему, словно клад, не дается?

— Ну, вот поди ты! Вишь, так прикован к полу, что и лом не берет.

— Так половицу вон!

— Пытались отодрать, да нет, не поддается; видно, ерши в балку пропущены.

Два разбойника вошли в столовую, волоча за собой огромный дубовый сундук.

— Ну, что ж вы стали? — закричал Филин. — Тащите проворнее.

— Да вот этот мешает, — отвечал один из разбойников, указывая на убитого старика, — вишь, растянулся поперек дороги.

— Постойте, ребята, я подсоблю.

Есаул встал, оттолкнул ногою убитого и помог им втащить сундук.

— Ну, что? — продолжал он, — совсем очистили барскую кладовую?

— Да, почитай, совсем; так, кой-какой хлам остался.

— Так вы бы огоньку подложили; по мне, уж грабить так грабить; чего сам не захватил, так то огнем гори.

— Оно бы, кажись, и так; да разве ты не слышал приказа атамана?

— Какого приказа?

— Да чтоб не жечь барских хором.

— А почему так?

— Про то он знает.

— Он знает, а я не знаю да и знать не хочу.

— Ой ли? Эй, Филин, смотри! ты что-то крупно поговариваешь! услышит Кузьма...

— Так что ж? Что я, холоп, что ли, его? Велика фигура атаман! И кто его атаманом-то поставил? Кого он спрашивался! Дери его горой!.. Да чем мы хуже его!

— Ну, полно, не шуми, осиновое яблоко, не мешай грибам цвести! — проревел один мужичина, аршин трех росту, с огромной курчавой головою.

— А тебя, Каланча, кто спрашивает? — сказал есаул, взглянув исподлобья на разбойника. — Хочу шуметь, так и шумлю!

— Смотри, чтоб у тебя в голове не зашумело! — продолжал великан, зачерпнув ковшик вина из бочки.

— Что, что? — закричал, подойдя к нему, Филин. — А крепко ли твоя-то башка на плечах держится?

— Да что ж ты, в самом деле, хорохоришься! — сказал Каланча, приостановясь пить. — Много ли тебя в земле, а на земле-то немного. Вишь, богатырь какой! Завалился за маковое зерно да думает, что ему и черт не брат.

— Слушай, ты, долговязый! — заревел есаул, — да как ты смеешь?..

— Полно же, полно, не суйся мне под ноги! неравно наступлю, так и поминай как звали.

— Ах ты, жердь проклятая! — вскричал Филин, стараясь схватить за ворот колоссального разбойника.

— Да полно тянуться-то, не достанешь! — сказал Каланча, оттолкнув Филина.