Все напряжение, накопившееся в нем за последние часы, куда-то подевалось. Здесь все было как в другом измерении, какое-то смутно знакомое, умиротворяющее, обнадеживающее. Функциональность, чистота, уют! Он попробовал проанализировать, откуда взялось это благостное ощущение, но ни архитектура, ни гармония пропорций не были для него понятной грамматикой со знакомыми правилами.
К интерьерам он обычно был равнодушен. Другое дело пейзажи: для него были исполнены бесконечного смысла отражения заснеженных гор на поверхности озер, отливающая синевой белизна ледников, пьянящая бескрайность хвойных лесов. А вот разглагольствования про фэншуй и влияние расстановки мебели на циркуляцию энергии в помещении он презрительно отвергал. Но сейчас был вынужден признать, что если и не улавливал «врачующих волн», то по крайней мере почему-то исполнился уверенности, что здесь ему будет хорошо и что работа пойдет как по маслу.
Гаспар открыл высокую дверь, вышел на террасу, облокотился о балюстраду и стал слушать пение птиц, впитывая целебную атмосферу сельского уединения. Поднялся ветер, но было не холодно, солнце пригревало. Впервые за долгое время Гаспар заулыбался. В честь прибытия стоило откупорить бутылочку «Жевре-Шамбертен», налить бокал и насладиться волшебным нектаром в неспешном спокойствии…
Его блаженство было нарушено звуком шагов. В доме кто-то был: может, уборщица, может, какой-нибудь ремонтник. Он отправился выяснить, кто это, – и лицом к лицу встретился с женщиной, почти обнаженной, завернутой в широкое полотенце.
– Кто вы такая? Что вы делаете здесь, у меня? – осведомился он.
Она зло посмотрела на него.
– Тот же самый вопрос я собиралась задать вам.
2. Теория 21 грамма
Гордый своей посеребренной годами шевелюрой, Бернар Бенедик грозно выпячивал грудь, словно нес караул перед широким одноцветным полотном в глубине своей галереи на улице Фобур-Сент-Оноре. Он недавно сбросил вес, поэтому тонул в рубашке с воротом а-ля Мао и в зеленой, оттенка абсента, куртке лесника. Толстые очки «Ле Корбюзье» съедали верхнюю половину его физиономии, зато увеличивали и еще больше округляли глаза, смотревшие живо, даже игриво.
– Информация на сайте вводит в заблуждение, – повторила Маделин, повысив голос. – Там не было упоминания о совместной аренде.
Галерист покачал головой.
– Дом Шона Лоренца не предлагается для совместной аренды, – заверил он ее.
– Полюбуйтесь! – И возмущенная Маделин протянула ему две бумаги: ее собственный контракт и другой точно такой же, предъявленный этим Гаспаром Кутансом, с которым она столкнулась, когда вышла из ванной час назад.
Галерист взял у нее бумаги и уставился в них с недоуменным видом.
– Действительно… Это какая-то ошибка, – нехотя согласился он, вертя в пальцах свои очки. – Не иначе, дело в каком-нибудь компьютерном вирусе, хотя я, честно говоря, мало во всем этом смыслю. Объявление разместила на сайте Надя, одна из наших стажерок. Я бы мог попробовать с ней связаться, но она как раз сегодня утром улетела на каникулы в Чикаго, так что…
– Я уже написала на сайт, но это не решит мою проблему, – перебила его Маделин. – Мужчина, находящийся сейчас в доме, только что прилетел из Соединенных Штатов и не собирается съезжать.
Бернар Бенедик помрачнел.
– Напрасно я согласился сдавать этот дом! Даже из могилы Лоренц умудряется портить мне жизнь… – пробурчал он, сердясь на самого себя, сердито посопел, а потом просиял: – Знаете что? Я возмещу вам убытки.
– Не желаю денег! Мне нужно то, о чем было условлено: жить в доме совершенно одной. |