Я даже головой помотала от накатившего на меня ужаса. В фильмах вон чего только не показывают, но я никогда не думала, что придётся с этим в жизни столкнуться. А Мартынов упёрся рогом, сам он, видите ли, разберётся! Тоже дурень ещё тот.

От всех этих мыслей захотелось подойти к краю крыши и крикнуть что есть силы:

— Я не знаю, что мне делать!

Но спящих мирным сном горожан я пугать, конечно, не стала. Вместо этого сделала несколько глубоких вдохов, надеясь хоть немного успокоиться, а потом пошла обратно в спальню. Мысли о глупостях вроде той, чтобы проявить стойкость и улечься спать на диване в гостиной, я отбросила тут же. Да и времени было жалко, если честно. Чувствовала, что осталось его немного — неделя, от силы две, если ничего не изменится за эти дни, — и тратить его на обиды мне не хотелось. В комнате было темно, и я даже решила, что Мартынов (бегемот толстокожий!) спит себе спокойно. Обида снова кольнула, но я посоветовала себе и в этот раз её не замечать, и легла в постель, прямо в халате. Осторожно натянула на себя одеяло, боясь Глеба разбудить, и свернулась клубком на краю постели. Но не прошло и пары секунд, как Мартынов придвинулся ко мне и обнял.

— Замёрзла?

— Да…

— Упрямица. — Он прижался губами к моему плечу, и я поняла, что он улыбается. — И скандалистка.

— Глеб, — не выдержала я, но он приложил палец к моим губам.

— Хватит.

Мартынов стал укутывать меня одеялом, но потом вдруг передумал и сдвинул его вниз. Он целовал меня, а я всё ещё хотела ему объяснить.

— Я просто беспокоюсь за тебя, ты понимаешь?

Он перестал меня целовать, поднял голову, а потом вдруг потёрся носом о мой нос.

— Я понимаю.

Только дура ему поверить может. А я дура, это мы сегодня уже выяснили. Поэтому и поверила.

Когда уснули, уже солнце вставало. Я ещё несколько минут смотрела в окно, на небо, стремительно светлеющее, и держала Глеба за руку. Он уснул тут же, у меня тоже глаза слипались, и бороться с этим было уже невозможно, бессонная, нервная ночь сказывалась, но сейчас у меня появилось несколько минут, чтобы побыть с Глебом и в то же время наедине с собой, и упустить их не хотелось. Но понять в эти минуты старалась только одно — как мне его отпустить и при этом сохранить остатки гордости.

Проснулась я одна и испугалась этого. Села в постели, принялась оглядываться, уже позвать Глеба хотела, но услышала его голос, он с кем-то разговаривал, судя по всему, по телефону. Я вздохнула, пригладила волосы и с кровати встала. На этот раз халат мой обнаружился на полу, далеко идти не пришлось.

— Сань, не капай мне на мозг, я тебя прошу, — говорил Глеб. Я приостановилась в дверях и даже на секунду зажмурилась, когда поняла, что ужас ночи не ушёл, мне в нём теперь жить предстоит и неизвестно, сколько это продлится. — Да, я уверен… Нет, ты чего добиваешься? Зачем нам лишний шум? Я и сам прекрасно справлюсь со всем. Уже справляюсь…

Я выглянула из-за двери и увидела, как Глеб расставляет на столе тарелки. Пахло кофе, тостами, в окно заглядывало солнце и если бы не этот телефонный разговор, можно было бы притвориться, что всё в порядке. Я вышла из-за двери и не спеша прошла к столу. Глеб наблюдал за мной с некоторой настороженностью, но когда понял, что я не собираюсь ни о чём его расспрашивать, расслабился. Даже за руку меня поймал и к себе притянул.

— Привет, — шепнул он еле слышно и поцеловал в лоб. — Голодная?

Я кивнула и услышала мужской голос в трубке.

— Глеб, ты меня слушаешь?

— Я слушаю. Точнее, выслушал уже всё. Ничего более интересного ты мне предложить не можешь, как я понимаю…

Мартынов указал на чайник, который уже начал весело пофыркивать на газу, а сам вышел на крышу, продолжая разговор.