|
Это было страшнее всего, а чего я боялась, ты, уж конечно, понимаешь сам. Но при других пассажирах я не могла заговорить о том, что меня волновало, и мы и дальше ехали молча. Тем не менее в три часа пополуночи, когда мы добрались до ближайшей к Лондону станции, гостиницы «Золотой дракон» в Хартфорде, Питер сказал с прежней веселой улыбкой: Здесь мы остановимся. Ты слишком измучена, чтобы ехать дальше, да и нужды нет. Сжав мою руку, он добавил: Как только мы останемся одни, я объясню все, что сегодня произошло. Мы вышли из кареты, он снял комнату и что-то заказал на ужин. Когда принесли еду и мы сели за стол, он начал: Дорогая моя девочка, как же ты, наверное, испугана. Представляю себе, о чем ты думаешь — что вышла, в конце концов, за сумасшедшего. И Отец твой тоже недалеко от него ушел. Но позволь, я все объясню и успокою тебя. То, что ты видела сегодня, было представлением. Я спросила, что он этим хочет сказать, и он объяснил: Это была игра, спектакль, розыгрыш. Мы с твоим Отцом ссорились не по настоящему. Все это было подготовлено заранее. Джонни, я не знала, что подумать. Он сказал: Заметила, как плохо я сыграл свою роль? А вот твой Отец так вошел в образ, что я думал, не злится ли он на самом деле. Его бы сам Кембл не переиграл. Я не осмеливался даже взглянуть в твою сторону, чтобы не сбиться. Я была поражена, сомнения начали отступать. Питер уверил меня, что все Папины обидные грубости были придуманы заранее. Я спросила, зачем они с Папой устроили это спектакль, и он ответил, что они не верили в мою способность кого-либо обмануть. Целью было ввести в заблуждение мистера и миссис Фортисквинс, внушить им, что между Папой и нами порваны отношения. Это был единственный способ обезопасить нас и наших будущих детей. Он сказал: Какие там ссоры из-за денег, вот, смотри, твой Отец дал мне двести фунтов. Он вынул толстую связку банкнот, и тут я ему поверила. Час был уже совсем поздний, а вернее ранний, мы оба очень устали. Все как будто успокоилось, но позднее Питер вернулся к тому же разговору. Из кармана малинового редингота он вынул сверток в бурой бумаге и сказал: Вот предмет, который все объяснит. Это за ним я ездил обратно в дом твоего Отца, пока ты оставалась в «Голове сарацина». Питер возвращался в дом Отца? Меня это удивило, голова у меня опять пошла кругом. Я спросила, что это, но Питер сказал, что вскроет сверток после завтрака и все мне объяснит. Я просила вскрыть сверток немедленно. Я настаивала, время уже было к рассвету. Мы поспорили, но потом Питер все же сломал печать, вынул замшевую обертку и начал извлекать какой-то предмет. Ага, вот! Тут он с криком уронил предмет на пол. Это была толстая связка банкнот, заляпанная чем-то темным и липким. Руки у Питера были красные, глаза смотрели с ужасом. Что такое? Как это сюда попало? Он подобрал упаковку и, держа ее на вытянутых руках, осторожно заглянул внутрь. Его тут нет! Я умоляла сказать, о чем это он, но Питер не говорил. Он твердил, что ему надо немедленно вернуться в дом к Отцу, а я должна оставаться в гостинице. Я стала возражать, а он сказал: Тебе здесь ничто не грозит, потому что никто не знает где ты. Если ты вернешься со мною вместе, все наше бегство потеряет смысл. Он позвонил официанту и распорядился немедля заказать почтовую карету в Лондон. Потом он открыл серебряную шкатулку для писем и показал мне письмо, а под ним Кодацил (вот откуда взялись пятна крови на письме), и дал мне его со словами: Помни, если Кодацил попадет в руки моего Отца, тебе и твоему Отцу будет грозить опасность. Он оставил мне большую часть из 200 фунтов, полученных, как он сказал, от моего Папы, но отделил банкноты, запятнанные… Откуда бы они ни происходили, они мне не принадлежат, и я должен их вернуть. Потом он вымыл руки, обнял меня и вышел. Вскоре я услышала стук колес и выглянула из окна гостиной. Из двора под арку направилась почтовая карета, выехала на улицу и, к моему облегчению (я боялась сама не знала чего), повернула назад по лондонской дороге. |
