Добравшись до тела, он остановился и вытянул меч. Помедлил немного, словно приготовляясь к худшему, потом кончиком клинка осторожно приподнял из воды левую руку мертвеца. Раздутая синяя кисть замерла на мгновение и скользнула вдоль серебристого лезвия к рукояти, будто живая. Затем она с плеском сорвалась обратно в воду.
Пеллетье вернул меч в ножны, наклонился и перевернул труп. Тело закачалось в воде, голова тяжело дернулась, словно норовила сорваться с шеи.
Элэйс поспешно отвернулась. Ей не хотелось видеть отпечатка смерти на незнакомом лице.
Возвращался отец совсем в другом настроении. Он явно испытывал облегчение, будто свалил с плеч тяжелую ношу. Перешучивался с Франсуа, а встречаясь глазами с дочерью, всякий раз ласково улыбался ей.
Элэйс, хоть и вымоталась и по-прежнему злилась, что не понимает смысла происходящего, тоже облегченно вздыхала: все кончилось хорошо. Сейчас поездка напоминала ей прежние прогулки с отцом, когда у них еще хватало времени побыть вместе.
Все же, когда они свернули от реки, направляясь наверх к Шато, она не сумела сдержать любопытства и решилась задать отцу вопрос, давно вертевшийся на кончике языка.
— Ты узнал, что хотел узнать, paire?
— Да.
Элэйс выждала, хотя было уже ясно, что объяснения придется вытягивать из него по словечку.
— Это был не он, да?
Отец резко обернулся к ней.
Она настаивала:
— Ты подумал, из моих слов, что знаешь того человека? Потому и хотел сам увидеть тело?
По тому, как блеснули его глаза, она убедилась, что права.
— Я подумал, что это может оказаться знакомый, — наконец признал он. — По Шартру. Давний друг.
— Но он же еврей…
Пеллетье поднял бровь:
— В самом деле?
— Еврей, — повторила она, — и все-таки друг?
На этот раз Пеллетье улыбнулся.
— Это оказался не он.
— А кто?
— Не знаю.
Минуту Элэйс молчала. Она твердо помнила, что отец никогда не упоминал такого друга. Отец был добрым человеком и отличался терпимостью, и тем не менее, если бы он хоть раз заговорил о дружбе с евреем, она бы запомнила. Элэйс слишком хорошо знала отца, чтобы пытаться вытянуть из него что-нибудь против его воли. Она зашла с другой стороны.
— Это не ограбление? Тут я была права?
На этот вопрос отец ответил легко.
— Нет. Преднамеренное убийство. Рана слишком глубокая, не случайный удар. Кроме того, они оставили на мертвом почти все ценное.
— Почти все?
Но Пеллетье снова замолчал.
— Может, им помешали? — предположила она, рискнув немного поднажать.
— Не думаю.
— Или, может, они искали что-то определенное?
— Хватит, Элэйс. Не время и не место.
Она открыла рот, не желая отступаться, — и закрыла снова. Разговору конец. Больше она ничего не узнает. Лучше выждать, пока отец будет в настроении поговорить. Дальше они ехали молча.
Ближе к Западным воротам Франсуа выехал вперед.
— Благоразумнее будет ни с кем не обсуждать нашу утреннюю прогулку, — поспешно предупредил отец.
— Даже с Гильомом?
— Не думаю, что твой супруг обрадуется, услышав о твоих одиноких прогулках на реку, — сухо отозвался он. — Слухи расходятся быстро. Тебе лучше отдохнуть и постараться выкинуть из головы это неприятное дело.
Элэйс с простодушным видом встретила его взгляд.
— Конечно. Как скажешь, paire. Обещаю, не буду говорить об этом ни с кем, кроме тебя.
Пеллетье нахмурился, подозревая подвох, потом улыбнулся:
— Ты послушная дочь, Элэйс. |