В неловком молчании, установившемся после его ухода, Элэйс чувствовала, что окаменела от стыда — за себя или за мужа, она сама не знала.

Гильом вдруг взорвался:

— Как он смеет сюда врываться, словно хозяин. Кем он себя вообразил?

Яростным пинком он отбросил одеяло и скатился с кровати.

— Долг зовет, — добавил он саркастически. — Нельзя заставлять ждать великого кастеляна Пеллетье!

Элэйс подозревала, что любое ее слово только больше разозлит мужа. Ей очень хотелось обсудить с ним случившееся на берегу, хотя бы ради того, чтобы отвлечь его мысли, но она дала отцу слово никому не рассказывать.

Гильом уже одевался, повернувшись к жене спиной. Плечи у него напряглись, когда он накидывал налатник и затягивал пояс.

— Может, известие пришло… — робко начала Элэйс.

— Это не оправдание.

— Я…

Элэйс осеклась. «Что ему сказать?»

Она подняла с кровати плащ, протянула мужу и нерешительно спросила:

— Ты надолго?

— Откуда мне знать, если неизвестно, по какому случаю совет? — буркнул он, еще не остыв.

Затем гнев разом схлынул. Он повернулся к ней, и взгляд его смягчился.

— Прости меня, Элэйс. Ты не отвечаешь за поведение твоего отца. Ну вот, помоги же мне…

Гильом склонился, чтобы Элэйс легче было дотянуться до пряжки. И все-таки ей пришлось встать на цыпочки, чтобы застегнуть круглую, медную с серебром застежку на его плече.

— Mercé, mon cor, — поблагодарил он, когда она справилась. — Ну вот, теперь выясним, что стряслось. Возможно, все пустяки. Утром перед нами в крепость въехал гонец, — сказала она и тут же осеклась.

Теперь муж наверняка спросит, зачем она так рано выезжала в город с отцом. Но Гильом вытаскивал из-под кровати меч и не вслушивался в ее слова.

Элэйс наморщила нос, когда металл ножен заскреб по камню. Для нее этот звук всегда означал разлуку с мужем, уходившим от нее в мужской мир.

Поворачиваясь, Гильом краем плаща задел сыр, неудачно пристроенный ею на краю ночного столика. Дощечка опрокинулась и со стуком упала на пол.

— Это ничего, — поспешно сказала Элэйс, опасаясь рассердить мужа новой задержкой, — слуги уберут. Ты иди. Возвращайся поскорей.

Гильом улыбнулся ей и вышел.

Когда его шаги затихли в коридоре, Элэйс огляделась. Куски сыра валялись в соломе, устилавшей пол, мокрые и неаппетитные. Она вздохнула и нагнулась за подставкой.

Дощечка стояла торчком, застряв между деревянными балками. Поднимая ее, Элэйс нащупала пальцами какие-то углубления и повернула к себе обратной стороной, чтобы рассмотреть. На темной полированной поверхности был вырезан лабиринт.

— Meravelhôs! Как красиво! — выдохнула Элэйс.

Зачарованная гладкими изгибами линий, сходившихся к центру сужающимися кругами, она пальцем проследила узор. Прекрасная, безупречная работа, выполненная любовно и тщательно.

Что-то шевельнулось в памяти. Элэйс приподняла дощечку, уже уверенная, что видела что-то похожее раньше, но воспоминание отказывалось выходить на свет. Она даже не сумела вспомнить, как к ней попала эта дощечка. В конце концов она бросила гоняться за ускользающей мыслью.

Элэйс позвала свою служанку Северни, чтобы та прибрала комнату. Потом, чтобы не гадать, что происходит сейчас в Большом зале, занялась собранными утром растениями. Но, связывая пучки корешков, зашивая в мешочки целебные травы, готовя бальзам для ноги Жакоба, она то и дело переводила взгляд на немую дощечку, надежно хранящую свои тайны.