— Не без причины, paire, — тихо заметила она. — Он искусный шевалье.

Пеллетье наклонился, чтобы долить вина в ее кубок.

— Элэйс, ты ему доверяешь?

Вопрос застал ее врасплох, однако она не промедлила с ответом.

— Разве жена не должна доверять мужу?

— Да-да. Я не ждал другого ответа, — отмахнулся он. — Но… он не расспрашивал, что случилось сегодня утром на реке?

— Ты велел никому не рассказывать, — напомнила она, — и я повиновалась.

— А я не сомневался, что ты сдержишь слово, — однако я спрашивал не о том. Разве Гильом не спросил тебя, где ты была?

— Когда он мог спросить? — упрямо ответила она. — Я же сказала, что не виделась с ним.

Пеллетье снова прошел к окну.

— Тебя пугает приближение войны? — спросил он, не оборачиваясь к дочери.

Элэйс подивилась неожиданной перемене темы, но ответила опять без запинки:

— Мысль о войне пугает, мессире. Но ведь до этого не дойдет, верно?

— Да, может, и обойдется.

Он оперся рукой о край окна, затерявшись в собственных мыслях и, по-видимому, забыв о ее присутствии.

— Я знаю, что мои расспросы удивляют тебя, но у меня есть причина спрашивать. Загляни поглубже в свое сердце. Тщательно взвесь ответ и скажи правду. Ты доверяешь мужу? Веришь, что он станет защищать тебя, что будет тебе верен?

Элэйс понимала, что главное так и осталось невысказанным, но все равно не решалась ответить. Она не хотела предавать Гильома, но и солгать отцу не могла.

— Я знаю, что ты им недоволен, мессире, — ровным голосом проговорила она. — Хотя не знаю, чем он мог вызвать…

— Ты прекрасно знаешь, чем я недоволен, — нетерпеливо перебил Пеллетье. — Я тебе достаточно часто объяснял. Однако мое личное мнение о Гильоме дю Масе так и не определилось. Можно не любить человека, однако признавать его достоинства. Прошу тебя, Элэйс, ответь на вопрос. От твоего ответа зависит очень многое.

Вспомнился спящий Гильом. Глаза, темные и влекущие, как магнитный камень; губы, целующие ее запястье. Вспомнилось так ярко, что закружилась голова.

— Я не могу ответить, — наконец решилась она.

— Ах так, — выдохнул Пеллетье. — Хорошо, хорошо. Я понимаю…

— Со всем уважением, paire, но ничего ты не понимаешь, — вспыхнула Элэйс. — Я ничего не говорила.

Он повернулся к дочери.

— Ты сказала Гильому, что я за тобой послал?

— Я же сказала, что с ним не виделась, и… и нехорошо тебе так допрашивать меня. Заставлять меня делать выбор между верностью ему и тебе. — Элэйс начала вставать. — Так что, мессире, если ты больше не нуждаешься в моем присутствии в такой поздний час, я прошу о позволении удалиться.

Пеллетье понял, что пора разрядить ситуацию.

— Сядь, сядь. Вижу, что обидел. Прости. У меня не было такого намерения.

Он протянул дочери руку. Чуть помедлив, Элэйс приняла ее.

— Я не собирался говорить загадками. Дело в том, что я сам не могу решиться. Сегодня вечером я получил очень важное сообщение, Элэйс, и последние несколько часов пытался решить, что делать, взвешивал разные возможности. Я уже думал, что избрал единственный путь, когда посылал за тобой, и тем не менее продолжал сомневаться.

Элэйс встретила его взгляд:

— И что же теперь?

— Теперь мне ясно, что делать. Да, я думаю, что вижу единственный путь.

Кровь отлила у Элэйс от щек.