— Рассказывай.

* * *

Не помню, как пришла домой, после спирта в голове слегка шумело, но меня больше не лихорадило. Я словно впала в какое-то оцепенение.

Наталья заставила уйти, сказала, что пока рано кому-то и что-то рассказывать. С полицией она сама разберется. А может, там все прикормлены. Такие вещи не могут происходить незамеченными, и так долго. Значит, их всех там покрывают.

Наталья что-то еще говорила, а я молчала… думала о том, что это я… это я довела ее. Она испугалась, что рассказала мне. Не поверила.

Я смотрела, как крупные капли дождя стекают по стеклу, как вдалеке начинает светлеть полоска горизонта, а у меня внутри так пусто, словно это я вместе с ней там в петле болталась, и это меня больше нет. Самое страшное — это чувство вины. Оно грызет изнутри, обгладывает и обсасывает нервы, заставляя себя презирать… а еще больше — заставляя сожалеть о том, что уже ничего не можешь исправить, и понимать, что вот это самое чувство останется с тобой навсегда. Вина перед ней и всеми остальными, за то, что и я молчала.

Все еще пребывая в оцепенении, я увидела, как к дому подъехала машина и замерла, перестав водить пальцем по стеклу.

В горле пересохло. Я смотрела на автомобиль с горящими фарами и слышала, как учащается собственное дыхание. Из машины вышел мужчина, и я его узнала. Оцепенение мгновенно мутировало в лихорадку, и пустота разлетелась на осколки.

Медленно отошла от окна и направилась к двери. Протянула дрожащие пальцы и повернула ручку, резко распахнув дверь.

Порыв ветра дернул волосы, оросил лицо холодными каплями. Сверкнула молния. Ярко, на весь небосвод.

Он там, стоит возле машины, промокший до нитки. Время замерло, повисло, как на лезвии опасной бритвы, и каждая капля, казалось, падает так медленно, что я вижу в воздухе влажный след, который она за собой оставляет… только падает не на землю, а куда-то внутрь меня. Очень громко и сильно. До боли. А потом стекает, словно воском под кожей.

Я не могла пошевелиться, мне хотелось закричать, побежать, но тело отказывалось слушаться. Я как будто отделилась от него, и моя душа уже обвивалась вокруг Максима, льнула, стонала, бесновалась от дикой радости, а тело вросло в землю. Мне вдруг стало страшно, невыносимо жутко, что сейчас он исчезнет. Что он выточен из этой стены воды, как скульптура, и растает, словно мираж, как только прекратится дождь.

Оттолкнувшись руками от капота машины, Макс медленно пошел ко мне. Он делает шаг, а у меня в висках резонансом отдает, и по телу волна дрожи проходит.

Ручейки воды стекают за воротник белого халата, который я так и не сняла. Он прилип к телу, покрытому мурашками, но не от холода, а от безумного восторга, который ворвался в мою пустоту так отчаянно, что мне стало больно сделать вздох.

Сердце то билось очень тихо, то орало, как ненормальное, бешеным стуком о ребра, и снова замирало.

Теперь он стоял совсем близко. Я даже видела, как капли дождя дрожат на его ресницах. Они стекают по его скулам, а плачу я. Или это дождь такой солено-горький и печет глаза. Позади него сверкает молния, на доли секунд освещая мокрое лицо, и я вижу каждую черту, резкую, заостренную. Запах свежести и мокрой травы забивается в легкие вместе с его запахом, и я сама не понимаю, как закрываю глаза и вдыхаю. Очень глубоко… задерживая в себе, а потом медленно выдыхаю, снова открыв глаза. Мне до боли захотелось прикоснуться к нему, а я не могла. У меня пальцы свело, и я только смотрю, сквозь стену воды и остановившееся время. На него. Потому что настоящий. Потому что нашел и приехал… Да. Приехал ко мне.

Встретилась с его горящим взглядом и физически ощутила, как он впитывается мне в кожу, в каждую пору. Макс наклонился и прижался лбом к моему лбу, а я всхлипнула от прикосновения. Закрыла глаза снова, чувствуя, как он трется колючей щекой о мою щеку, размазывая воду и слезы.