Истекаю потом и влагой, обессиленная, дрожащая… полумервая, в синяках и засосах, со спутанными волосами и саднящей промежностью, с искусанными сосками и опухшими губами. Он снова трогает кончиками пальцев, а меня подбрасывает, как от ударов тока. Кажется, я даже умоляла остановиться… кажется, я ругалась матом и слышала его хриплый мат в ответ… Грязно и так прекрасно. Кажется, я разодрала ему спину и рвала его волосы… а ему было плевать… он знал, чего я хочу лучше меня самой… он чувствовал это в конвульсиях моего тела от каждого оргазма, и он трахал меня, как взбесившееся животное, пока мы оба не уснули голые поперек постели… Я просто отключилась.
* * *
Проснулась от того, что снова стало пусто. Физически почувствовала, что его нет рядом. Вскочила в какой-то дикой панике, шатаясь и тяжело дыша. Ушел? Снова?
Это был всплеск истерики, до дрожи, до непроизвольного стона отчаяния, оседая на пол и обводя комнату затуманенным взглядом.
А потом увидела, как влез в окно. Ругаясь, сжимая в зубах несколько садовых ромашек. А я истерически рассмеялась, а потом заплакала в голос, бросилась к нему на шею.
Сильно прижал к себе, зарываясь мне в волосы.
— Ты что, маленькая? Испугалась одна? Снова страшно?
И целует хаотично, быстро, гладит голую спину, волосы.
— Не уходи. Никогда больше… — с рыданием, ударяя его кулаками по груди, — вот так не уходи. Я же тоже задыхаюсь. Я же так сильно задыхаюсь, Макс. Ты не видишь, как я задыхаюсь по тебе?
Обхватил мое лицо за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза:
— Тшшш. Тихо, малыш. Вижу… все вижу. Хватит задыхаться. Будем дышать вместе. Я обещаю. Одевайся. Нам пора.
— Куда? — чувствуя, как шатает от слабости и счастья… пусть только смотрит вот так… с этой ядовитой нежностью, от которой сердце сжимается до боли.
— Туда, откуда не возвращаются, — сказал очень серьезно. Возможно, для кого-то это бы прозвучало мрачно, но не для меня… я видела свое отражение в его зрачках, я чувствовала, как он вытирает мои слезы пальцами.
— Идем, — ответила я, не отрывая от него взгляд.
— Не боишься?
— Нет. Я же с тобой.
— Больше нет права выбора. Вот с этой минуты, — все еще сжимает мой подбородок.
— У меня его и не было никогда.
Прижал к себе снова. До хруста.
— Не было. Потому что Моя.
* * *
Макс привел меня туда, где я ожидала оказаться с ним меньше всего — в местную покосившуюся церковь. С выцветшими стенами, потрескавшимися иконами и с одним единственным колоколом. А мне это место вдруг показалось нереально прекрасным. Сказочно красивым. Как в Раю или в той самой сказке, в которую он заставлял меня не верить.
Когда я увидела там Андрея, Карину, Фаину, улыбающихся, с букетами цветов, и еще несколько наших друзей, которые заулюлюкали, увидев нас.
— Зверь, брачная ночь обычно бывает после венчания, а не до. Мы заждались, — крикнул кто-то из них, а у меня щеки вспыхнули.
Я сильно сжала руку Макса и почувствовала, как снова болит в груди, как хочется зарыдать в голос. Я просто только сейчас поняла значение каждого слова, сказанного Максом перед тем, как мы пришли сюда.
От счастья я не могла выдавить ни звука. Я сдерживала слезы, глотала их. То улыбалась, то чувствовала, как дрожит подбородок, как трясутся руки.
Перед тем, как Макс надел мне на палец кольцо, я задала ему один единственный вопрос:
— Мой? Правда мой?
— Весь… маленькая. Больше, чем свой.
— Я люблю тебя… — вырвалось само, и почему-то над головами зазвенел колокол, пугая голубей, которые с шелестом вспорхнули с окон. |